Танец в полнолуние   ::   Пик Мервин

Мне почему-то вспомнился ребенок, который, изнемогая от страха, кричал во все горло: "Я тебя не боюсь! Я тебя не боюсь!»

Открыв дверцу гардероба, я вздохнул с облегчением, ибо отчетливо различил в царившем внутри полумраке свой вечерний костюм. Я взял твидовые брюки и собирался уже притворить шкаф, когда заметил на одной из штанин стебелек травы.

По натуре я человек аккуратный, можно даже сказать, слегка помешанный на опрятности. Любая неряшливость, любая пылинка на одежде вызывает у меня раздражение. Черт побори, подумал я, откуда взялась эта травинка, если я чистил костюм всего лишь день или два тому назад? Ну да ладно; вероятно, я был в тот день небрежен.

Мне трудно объяснить, почему, но я не стал никому рассказывать свой сон. Быть может, причина в том, что мне отвратительно все мало-мальски необычное и диковинное, и я заключил, возможно, ошибочно, что другие испытывают схожие чувства. Однако воспоминание об ужасной ночи преследовало меня с самого утра. Если бы не опасение, что меня сочтут сумасшедшим, я бы, пожалуй, поведал кому-нибудь содержание своего сновидения. Оно было не только пугающим, но и смехотворным, вызывало не столько трепет, сколько улыбку. Впрочем, мне улыбаться не хотелось.

Прошло шесть дней, ничем не примечательных. На седьмые сутки, в пятницу, я лег спать гораздо позже, чем обычно, поскольку друзья, с которыми я обедал, задержались чуть ли не до полуночи, а когда они ушли, я погрузился в чтение. Так что в спальню я отправился где-то около двух, улегся, не раздеваясь, на постель и продолжал читать еще минут двадцать. К тому времени меня уже начало клонить в сон.

Вставая, чтобы раздеться, я обнаружил, что мой взгляд невольно обращается к шкафу, несмотря на то, что за эти дни я окончательно уверился: оживший костюм мне лишь пригрезился. Однако пережитый страх порой возвращался, и потому последнее, что я увидел перед тем как заснуть, была, разумеется, дверная ручка. Она повернулась снова, и вновь на меня волной обрушился ужас, а сердце заметалось в клетке из ребер, требуя, чтобы его выпустили на волю, в тишину призрачной ночи. На коже выступил пот, во рту пересохло.

Мысль о том, что все повторяется, отнюдь не помогла мне вернуть самообладание, ибо из этого следовало лишь одно: то, что представлялось мне немыслимым, является фактом.

Ручка повернулась, медленно и неотвратимо, дверца шкафа распахнулась, мой вечерний костюм выплыл наружу, брюки встали на пол, вешалка освободилась от жилета и пиджака – словом, ритуал повторялся в точности до тех Пор, пока привидению не приспело время прыгать в окно. Вместо этого оно повернулось ко мне, и, хотя у него не было лица, я понял, что оно смотрит на меня.

Костюм затрясся, как в лихорадке. Я плотно зажмурил глаза – буквально на секунду, но, когда открыл их, оказалось, что призрак исчез.

Я вскочил на ноги и кинулся к окну. Сперва я ничего не увидел, поскольку глядел на лужайку, что протянулась ярдов на шестьдесят от дома до опушки леса. Преодолеть подобное расстояние за те несколько мгновений, которые потребовались мне, чтобы добраться до окна, было не под силу ни духу, ни смертному. Признаться, я растерялся, но тут мое внимание привлекло движение внизу, и, присмотревшись, я различил в полумраке свой костюм: он стоял прямо под окном на узкой, посыпанной гравием дорожке. Рукава пиджака были слегка приподняты.

Неожиданно я осознал, что едва ли в состоянии отвести взгляд от округлого сгустка тьмы, что виднелся обрамленный белым воротником на том месте, где полагалось быть голове призрака. К горлу подкатила тошнота; пока я сражался с ней, привидение двинулось в сторону лужайки.