Недурная погода для рыбалки   ::   Хиггинс Джек

Лицо его было белым, как брюхо рыбы, в глазах стояла боль.

– Мсье, ведь он же был ещё жив. Он был ещё жив, когда вы сбросили его в воду.

Светлые соломенные волосы Росситера блестели на раннем утреннем солнце и делали его до странности лишенным возраста. Он посмотрел вниз на Мерсье, лицо его было полно заботы. Росситер тяжело вздохнул, нагнулся и вытащил из кармана великолепную «мадонну» (пружинный нож с выбрасывающимся при нажатии лезвием – прим. пер.). Нож был длиною около восьми дюймов и явно очень старым, какой-то мастер сделал ему ручку из слоновой кости, украшенную серебром. Когда Росситер нажал большим пальцем на рукоятку, словно чудом появились шесть дюймов синеватой стали, любовно и тщательно заточенных с обеих сторон и острых, как бритва.

Росситер почтительно поцеловал нож и без малейшей тени насмешки приложил его лезвие к правой щеке.

– У тебя есть жена, Мерсье, – мягко сказал он, при этом лицо его ни на миг не утратило своего непроницаемого выражения. – Насколько я знаю, она – инвалид?

– Мсье? – шепнул Мерсье, и ему показалось, что сердце остановилось.

– Только скажи слово, Мерсье, только шепни, и я перережу ей глотку. Ты меня понял?

Мерсье отвернулся, желудок его сжался и его снова начало рвать. Росситер выпрямился, прошел по палубе и остановился в дверях рубки.

– Все в порядке? – грубо спросил Жако.

– Естественно, – Росситер глубоко вдохнул свежий соленый воздух и улыбнулся. – Отличное утро, Жако, прекрасное утро. И подумать только, ведь кто-то может быть ещё в постели и пропустить все это.



Глава 2

Вниз, к мертвецам.

Туман перекатывался через город и где-то вдали суда печально гудели друг другу, пробираясь через низовья Темзы в открытое море. Туман был самым настоящим, который можно встретить только в Лондоне и нигде больше. Этот туман убивал стариков, душил улицы и превращал один из самых больших городов мира в царство хаоса и неразберихи.

Пол Шавасс вышел из такси возле Марбл-Арч, тихонько насвистывая поднял воротник плаща и прошел в ворота парка. Лично ему больше тумана нравилось только одно, и это был дождь. Может быть корни этой идиосинкразии уходили куда-то в юность, а может быть тому было и более простое объяснение. В конце концов, дождь и туман замыкали человека в его маленьком собственном мирке, что временами было очень удобно.

Он остановился, чтобы закурить. Шавасс был высоким симпатичным мужчиной со столь же галльским лицом, как площадь Пигаль в субботу вечером, и наследие его отца-бретонца отчетливо проступило в его кельтских скулах. Служитель парка выступил из темноты и без единого слова исчез, как это может произойти только в Англии. Шавасс продолжил свой путь, чем-то необъяснимо довольный.

Больница святого Беде помещалась в дальнем конце парка, это было готическое чудовище викторианской эпохи, обладавшее всемирно известной репутацией. Его уже ждали и когда он вошел в приемный покой, служитель в аккуратной синей форме проводил его по длинной цепочке выкрашенных зеленой краской коридоров, каждый из которых, казалось, уходил в бесконечность.

Затем его передали старшему технику лаборатории, сидевшему в небольшом стеклянном кабинете, а тот доставил его в морг на на удивление современном лифте. В тот момент, когда двери лифта распахнулись, Шавасс отметил две вещи – пропитавший все запах антисептики, столь характерный для больниц, и необычайный холод. Обширное помещение, в котором гулко перекатывалось эхо, было заполнено рядами стальных шкафов, каждый из которых, скорее всего, содержал труп, но предмет его визита лежал на операционной тележке, закрытый резиновой простыней.

– К сожалению, мы не смогли поместить его в один из боксов, – объяснил техник. – Он слишком раздулся.