Тысяча девятьсот восемьдесят пятый   ::   Бенилов Евгений

Вытащив из сумки вчерашний номер «Коммунистического Спорта», Эрик пошел в туалет. Затем в душ.

Горячие струи били в плечи. Громко гудел кран холодной воды. Мыло выскальзывало из мокрых пальцев. Зеркало над умывальником покрылось туманом.

Эрик вылез из-под душа и надел махровый халат. Вытер полотенцем волосы. Побрился. Бросил трусы в стиральную машину, а рваные носки — в мусорный бак под кухонной раковиной. Радио на стене шептало программу телевидения на сегодня, 27 декабря 1985 года.

Теперь что? Убрать постель. Одеться. Отнести халат в ванную. Собрать черновики вычислений, принесенные вчера с работы, и положить в сумку. Вставить свежий фильтр в респиратор. Что еще?

Выбросить мусор.

Эрик вытащил из под раковины бак — Кот увидал его приготовления и подошел поближе. Эрик завязал узлом горловину мусорного мешка — зверь принял охотничью позу: лапы полусогнуты, шерсть дыбом, хвост трубой. «Готов?» — спросил Эрик и, резко открыв дверцу мусоропровода, бросил мешок внутрь. Бух … бух … бух … — было слышно, как мешок ударяется о стенки … бух-х-х! — эхо пробежало по всем двенадцати этажам дома от подвала до чердака. Пока Кот расправлялся с двумя успевшими выскочить тараканами, Эрик загерметизировал мусоропровод липкой лентой. Потом замел на совок тараканьи трупы, отнес в туалет и бросил в унитаз. «Не забудь помыть лапы.» — напомнил он Коту, и тот послушно начал вылизываться.

Утренние дела закончены — можно уходить на работу.

Эрик надел ботинки и шубу. Переключил кондиционер на малый забор внешнего воздуха и приоткрыл дверь в туалет (для Кота). Взял, но не надел, респиратор (в подъездах их дома имелись кондиционеры) и вышел на лестничную клетку. Кабина лифта пришла почти сразу — он вошел внутрь, нажал кнопку первого этажа и стал читать последний антиникотинный плакат старика Бромберга из квартиры номер 5:

Дым отечества нам сладок и приятен,

А дым курильщика — нет, НЕ сладок, НЕ приятен.

Скрепя больным механизмом, кабина остановилась. «Пожалуйста, не хлопайте дверью лифта.» — попросила вахтерша, когда Эрик хлопнул дверью лифта; «Хорошо, не буду.» — легко согласился Эрик. Он достал из почтового ящика свежий номер «Коммунистического Спорта», надел респиратор, поправил на голове шапку и вышел на улицу.

Декабрьская вьюга гуляла по пустынному двору. Вдоль тротуаров высились сугробы. Сквозь пелену бледно-зеленого снега тускло светили желтые фонари. Раздувшиеся от пассажиров троллейбусы с усилием ползли по заснеженной Садовой. Верхушка четырехсотметровой башни, пристроенной в прошлом году к Лефортовской тюрьме, терялась в мутных небесах.

Через три минуты Эрик входил в метро. Очки немедленно запотели. Натыкаясь на прохожих, он спустился по лестнице. Достал жетон и опустил в турникет. На середине эскалатора сдвинул респиратор под подбородок — дефицитные фильтры следовало экономить. На рукаве шубы таяли зеленые снежинки. Очки постепенно распотевали.

Станция блистала металлическими панелями и мозаиками ранней докоммунистической эпохи. Эрик отсчитал шестнадцатую колонну, дождался поезда и втиснулся в четвертую дверь четвертого вагона. До начала обязательной Утренней Программы оставалось одиннадцать минут — телевизоры, подвешенные под потолком, смотрели на пассажиров слепо отсвечивавшими экранами. Эрик достал из висевшей через плечо сумки «Коммунистический Спорт» и, толкая соседей локтями, стал искать отчет о вчерашнем матче ЦСКА — Спартак. Справа от него пожилой дядя в очках читал «Утреннюю Правду», слева от него хихикали две девчонки старшего школьного возраста. «Осторожно, двери закрываются. — сказала механическая женщина из репродуктора, — Следующая станция — Горьковская.