Банда 2   ::   Пронин Виктор

И тут же понял в чем дело — в бутылке оставалось еще достаточно водки и у него будет возможность выпить после операции.

* * *



То, что лежало на операционном столе, являло собой зрелище довольно страшноватое. Это было какое-то месиво из мяса, костей, окровавленной одежды. Привычные контуры человеческой фигуры даже не угадывались. Человека положили на стол совсем недавно, но из-под него уже вытекала кровавая жижица, которую и кровью-то назвать было нельзя.

— Ни фига себе! — невольно пробормотал Овсов.

— Такого еще не было, Степан Петрович, — прошептала женщина, которая недавно приходила в ординаторскую.

— Он живой? — спросил Овсов.

— Пульс есть, но слабый... Затухающий.

— Снимки сделали?

— Проявляют.

— Вы бы хоть форму ему какую-нибудь человеческую придали, — проворчал Овсов. — Чтоб похоронить можно было в гробу, а не в ведре Будут снимки, принесите... Я У себя.

Овсов повернулся, чтобы уйти, уже дошел до двери, но что-то его остановили. Хирург обернулся, еще раз окинул взглядом кровавую горку, возвышающуюся над столом, и вдруг встретился взглядом с этим существом — иначе его назвать было нельзя. Да, из складок сорванной кожи, торчащих розовых костей на него смотрели глаза. Овсов подошел поближе, думая, что показалось, померещилось. Нет, это действительно были глаза и они в упор смотрели на него, не мигая.

— Ты меня слышишь? — спросил Овсов, н голос его дрогнул.

Глаза мигнули.

— Ты живой? — произнес Овсов скорее утвердительно, чем с вопросом. Глаза опять мигнули.

— Он в сознании, — Овсов распрямился и обвел всех взглядом, в котором уже не было ни раздраженности, ни уверенности. В его глазах была полнейшая растерянность, если не ужас. — Готовьте, — пробормотал он и, круто повернувшись, вышел.

— А вот сейчас и не следовало бы, — осуждающе сказала пожилая сестра.

— Ему виднее, — ответила Валя, но не было в ее голосе уверенности.

Овсов прошел в ординаторскую, протиснулся за свои шкафы и задернул занавеску. Достав из тумбочки «Распутина» он замер, прислушиваясь к себе, словно ждал какого-то сигнала, совета, разрешения. И получив нужный сигнал, быстро отвинтил пробку, налил в стакан водки, поколебался, плеснул еще немного и спрятал бутылку. Перед тем как выпить, тяжело протяжно вздохнул, а выпив, спрятал и стакан. Сел, положив руки на холодное стекло стола, исподлобья взглянул на собственное отражение в окне. Там, за стеклом, была уже глубокая ночь, огни в окнах погасли, город спал. Шел второй час ночи.

— Господи, Господи, помоги мне сегодня, — чуть слышно пробормотал Овсов, опустив лицо в ладони. — Господи, Господи, не оставь меня сегодня...

Вошла Валя с мокрыми снимками. Он всмотрелся в один снимок, расположив его у настольной лампы, взял второй, третий...

— Ни фига себе...

— Похоже, у него не осталось ничего целого, — чуть слышно сказала Валя.

— Яйца-то хоть у него на месте?

— Кажется, да... И, что к ним прилагается, тоже.

— Все утешение, — и Овсов поднялся. Он быстро шел по коридору и его тяжелые шаги становились все тверже. Он не видел ни выглядывающих из палат больных, разбуженных полуночной суетой, ни жмущихся к стенкам дежурных медсестер, ни Вали, едва поспевающей за ним. Лицо его напряглось, седой пробор уже не выглядел таким четким, челка упала на лоб.

В операционной все было готово. Яркий свет, стол"с возвышающимся посредине телом, инструменты, пожилая сестра с резиновыми перчатками. И единственный помощник — практикант, который, кажется, вот-вот брякнется в обморок.

— Знаешь анекдот? — спросил его Овсов. — Идет операция... Скальпель! — командует хирург. — Тампон! Спирт! Еще спирт! Еще спирт! Огурец!

Практикант стоял бледный и даже не улыбнулся. Он лишь сглотнул слюну и кивнул, давая понять, что все услышал, все понял.