В дебрях Даль-Гея   ::   Тупицын Юрий Гаврилович

Опасности для жизни эта лихорадка не представляла, но через каждые 14-17 часов в соответствии с биологическим ритмом самой тау-риккетсии у человека подскакивала температура, возникало ощущение странной пухлости всего тела, исчезала чёткость восприятия мира и стройность суждений. Через час-полтора состояние больного само собой приходило в норму, и до следующего приступа он чувствовал себя совершенно здоровым человеком.

Пока сердитые медики — а они всегда бывают сердитыми в разгар эпидемий — мучили Ивана бесчисленными обследованиями, патрульный корабль «Вихрь» доставил на стигмийскую базу группу крупнейших эпидемиологов для детального изучения необычайной живучести лихорадки и разработки радикальных мер борьбы с нею. На «Вихре» прибыл старый друг Лобова начальник лётной службы галактических исследований Всеволод Снегин. И вместе с разрешением покинуть старт-спутник и перебраться на жилую станцию базы Лобов получил от Снегина дружескую записку с предложением встретиться вечером в кафе клуба космонавтов.

— Рад тебя видеть, — сказал Лобов, поудобнее устраиваясь за столом. — Когда мы встречались последний раз, год назад?

— Если исключить встречи по лонг-линии и видеофону, то около того.

Разливая крюшон по бокалам, Снегин поглядывал на товарища с некоторой завистью.

Совсем недавно и он был лихим командиром патрульного корабля. Его «Смерч», как и лобовский «Торнадо», ходил на самые ответственные и опасные задания. Между экипажами этих кораблей шло своеобразное соревнование, у каждого корабля были свои поклонники, которые близко к сердцу принимали все их успехи, а особенно неудачи. У Снегина было больше дерзости и предприимчивости, Лобов был осторожнее, но в ответственные минуты решительнее и надёжнее. Командиры симпатизировали друг другу, но их отношения отличались той сдержанностью, если не сказать официальностью, которая держит людей на расстоянии.

Во время вспышки красного гиганта Ра Снегин едва не погиб вместе с экипажем. Полгода он пролежал в госпиталях с жесточайшей формой лучевой болезни, а потом его списали с патрульной работы и назначили заместителем начальника лётной службы центральной базы. Отчаянный и удачливый командир неожиданно для многих, но, к слову сказать, не для Лобова, оказался отличным администратором, словно он всю жизнь только и занимался такого рода делами. Не прошло и года, как старый начальник лётной службы написал просьбу об отставке, поздравил своего молодого преемника и с лёгким сердцем (по крайней мере, он так говорил) ушёл на покой.

Вскоре Лобов и Снегин случайно встретились на базе, разговорились и почувствовали, что им вовсе не хочется расставаться. Снегин на правах хозяина вызвался проводить Ивана в гостиницу, а потом неожиданно для самого себя предложил вместе поужинать. Они просидели тогда до полуночи, и, прощаясь, Лобов с удивлением сказал: «Как мы с тобой раньше не подружились, Всеволод, не пойму». Снегин ответил, пряча улыбку: «Наверное, вдвоём нам было просто тесно в одном космосе».

— За то, что оказался молодцом и не заболел, — сказал Снегин, поднимая бокал.

Лобов усмехнулся:

— Тогда надо поднять тост за моих родителей, это их заслуга.

— Поднимем и за них.

Снегин опорожнил бокал и, подвинув к себе вазу с фруктами, выбрал яблоко покрупнее. Подтянутый, синеглазый, с молодым загорелым лицом и белой как снег головой, Снегин в свои сорок лет был по-настоящему красив. Молодые женщины, кружившиеся в танце вокруг фонтана, нет-нет и поглядывали на него то дерзко, то деланно равнодушно, то робко. Но холодноватый, чуть надменный Снегин, ’казалось, совсем не замечал этих знаков внимания. Он ловко разрезал яблоко на части, аккуратно очистил от семян и бросил один кусочек в рот.

— Все-таки король фруктов — яблоко, — сказал он с видом знатока.