Ведьмино озеро   ::   Сычеников Валентин

Избенка получилась крохотная, с одним оконцем на озеро, с низенькой дверью - прямо на тропку из деревни. Но была она чистенькая, аккуратненькая - прямо теремок на берегу. А враз похорошевшая, повеселевшая Светлана порхала по избушке и вокруг, пела-щебетала без умолку. Улыбчиво глядел на ее Петр, и словно светился теремок тихим ровным счастьем.

* * *

Но еще до окончания строительства постнические бабы, видя, что не собирается Петр идти в деревню с покаянием, послали к нему ту самую Агафью, когда-то им спасенную. И поручили разузнать: какой такой умысел держит Петр, почему против мира пошел, нарушив заповедность Лесного озера? Зачем такая неблагодарность деревне, приютившей его? Посланница явилась на Лесное и без обиняков поставила вопрос. А Петр улыбнулся добродушно-наивно и как-то неловко, даже виновато повел плечами: - Да хорошо тут... Опять же - земля ничейная... И больно нравится Светлане... Ничего на то Агафья возразить не смогла. И то правда - хоть малы Постничи, а земли свободной - с гулькин нос. А Петр не со зла, стало быть, так поступил - по доброте душевной. Не хотел коренных постничай стеснять, а жене угодить старался. Агафья только предупредила для порядку: - Гляди, Петр, не откусывай боле, чем проглотить можешь. Худом может кончиться... Но слишком безмятежны были молодые, чтоб откуда-то беду ждать. Освоились они потихоньку и зажили - тихо, мирно, уединенно. Петр в деревне почти не появлялся. Лишь пару раз зашел к Филиппу - мотыгу сделал, крючья, еще кой-какие мелочи. И все дни проводил у Лесного - рыбу ловил, петли на дичь ставил, клочок лужайки кое-как у травы отбил, но не росло там ничего. Так и жил Петр - промышляя. Светлана помогала ему - варила, стирала, шила что-то. Она в деревню чаще бегала - то выменять что-нибудь на дичь, на рыбу, то одолжить что-то, просто посудачить с бабами. Она заметно изменилась, и в Постничах все удивились даже, услышав ее звонкий голосок, увидев быструю, легкую походку. Бесцветные волосы обратились золото-соломенной косицей, личико округлилось, на щеки румянец вышел... Как тут можно было обиду на нее таить? Ей помогали, поддерживали, советовали, хотя о Петре говорить избегали. Она чувствовала эту отчужденность, и сама помалкивала о муже. Только если засидится, вдруг вскинется: "Ой, Петр!" - и вскочит тут же, убежит. Постнические же стали все-таки Лесное обходить. Ведь ясно было, что и дичи, и рыбе, и ягодам Петр теперь там хозяин, и нечего остатки подбирать. И праздничные хороводы, конечно, там прекратились. Обезлюдели берега Лесного озера, поскучнели обитали деревни. Зла Петру, правда, никто и не думал чинить. Вывод устоявшейся деревенской морали был прост: раз так случилось - значит так и надо, а если не прав Петр - бог его накажет.

* * *

Бог, однако, временил.

* * *

Минули лето, осень, зима. А ранней весной, под Благовещенье, когда, радуясь первому пригревшему солнцу, деревенские скинули с себя тяжелые зимние одежды, стало ясно, что собирается Светлана подарить Петру наследника... И в то же время объявилась на деревне цыганка. На ней, как тому и должно быть, красовались цветастые юбки, яркая атласная блузка, меховой, вполне приличный тулупчик и пестрый платок на плечах. Аспидно-черные до неестественности, гладкие волосы резко оттеняли черты ее; бледного и красивого лица - черные стреловидные брови, большие темно-карие глаза, прямой, словно вырубленный, тонкий нос. Когда она улыбалась, меж алых губ сверкали голубовато-белые зубы. На шее цыганки густо бряцали ожерелья, на пальцах поблескивали перстни, в ушах покачивались золотые кольца-серьги. Говорила она приятным мягким голосом, с шутками-прибаутками. Все в ней было до того цыганское, словно напоказ. Словно специально, чтобы прикрыть нечто, не ускользнувшее все же от наблюдательных постничай.