Великий Розенкрейцер   ::   Соловьев Всеволод

Таким образом, эта беседа, начавшаяся самым необычным образом, свелась на самую обыкновенную беседу. Царица расспрашивала Захарьева-Овинова об умственном движении в Западной Европе и с глубоким интересом следила за его ответами и разъяснениями. Скоро она убедилась, что перед нею человек, действительно много знающий, много думающий. Отсутствие в нем какого-либо увлечения, критический анализ, приправленный несколько насмешливым скептицизмом, - все это ей нравилось.

- Теперь вы здесь огляделись, - внезапно прервала она его, - дела ваши устроены, от Европы вы взяли все, что она могла вам дать, и всем этим вы должны послужить России. Это ваша прямая обязанность перед родиной.

- Каждый человек непременно кому-нибудь и чему-нибудь служит... - начал было Захарьев-Овинов.

Но она его перебила:

- Я говорю не о такой службе, и вы хорошо меня понимаете. Мне нужны просвещенные, разумные люди для государственной работы...

- У вас их достаточно, ваше величество, и вы обладаете драгоценнейшим даром государей - находить нужных людей в нужные минуты. Только на сей раз, останавливая на мне ваш выбор, вы обращаетесь к недостойному: я совсем не способен к практической деятельности, мои познания и занятия такого рода, что я могу только принести вред, а не пользу.

В лице Екатерины мелькнуло раздражение.

- Вы отказываетесь... что же руководит вашим отказом? Не просто ли лень кабинетного ученого?

- Нет, не лень, - ответил он, - всякое дело только тогда может развиваться и приносить благотворные результаты, когда человек отдает ему все свои силы, проникнут сознанием пользы своей деятельности, заинтересован ею. А я, осмеливаюсь прямо это высказать вашему величеству, ибо иначе говорить с вами не могу и не смею, я не способен заинтересоваться ни одним из дел, какие вы мне поручите...

- Почему же?

- Потому что мое мировоззрение, мои занятия и приобретенные познания увлекли меня слишком далеко от практических и государственных интересов.

- И эти интересы кажутся вам недостойными того, чтобы обратить на них внимание, - с добродушной насмешливостью перебила Екатерина.

- Далеко не так, ваше величество, и я не в такой мере заслуживаю насмешку. Я признаю большое значение за предметами, даже несоизмеримо более мелкими, чем государственная деятельность. Мир - большая, стройная машина, и каждый винт и винтик в ней весьма важен, ибо без него вся машина может прийти в негодность. Машина эта правильно действует лишь в том случае, когда в ней все до мельчайших винтиков на своем месте. Зная это, я и не могу становиться не на свое место.

- Если вам угодно ограничиваться общими фразами, - заметила царица, то, конечно, мы ни до чего но договоримся, Я сама очень люблю отвлеченные рассуждения, сама не прочь от философии, только наполнить всю жизнь одними мыслями, без дела - это и холодно, и скучно...

Она пристально на него посмотрела, так пристально, что ему на мгновение стало даже неловко.

- И я вам скажу, - продолжала она, - мне жаль вас: со всей вашей ученостью, со всем вашим пренебрежением к обычным людским интересам, вам иногда, и даже очень часто, бывает невыносимо скучно, невыносимо холодно.

- Невыносимо скучно, невыносимо холодно? - как-то неопределенно, полувопросительно повторил он ее слова.

- А мне вот и тяжко может быть порою, и тревожно, и жутко, но ни скучно, ни холодно никогда не бывает. Вы ушли от жизни живой и думаете, что стали выше ее, но это неправда! Слышите ли, это заблуждение! Жизнь и то, что может она дать человеку, сильнее всего, да, сильнее всего. Если вы считаете себя выше ее радостей, то это единственно оттого, что вы не знаете этих радостей, не испытали их. Вы находите, что быть философом и ни в чем не чувствовать потребности - выше, чем быть владыкой.