Ветвь Гостомысла   ::   Черкашина Лариса

И от Ладоги до Новгорода не более 200 верст пути вниз по течению Волхова. Вероятно, если бы новгородцы действительно отправились за чужеземное море звать себе князей, то это событие нашло бы отражение и в скандинавских сагах, и в русских летописях - дело ведь не шуточное... "И прия власть Рюрикъ"- прибывает он со своею дружиною, свободно владея славянским языком, общается с новгородцами без толмачей. И при всем том поклоняется славянскому верховному богу-громовержцу Перуну, а не Одину, как все норманны. Неужели после появления Рюрика со своим войском, будь он шведом, датчанином или норвежцем, в русском языке не осталось бы следов иноязычных слов? Язык - самый беспристрастный историограф, он, подобно лакмусовой бумажке, реагирует на все социальные и экономические явления, происходящие в обществе. Да и откуда им было взяться, чужим словам и обычаям, если варяги-русь были славянами? Есть еще одно поистине бесценное свидетельство Нестора - о языковой общности славян и варягов-русь: "Славянскъ же язык и Русской единъ есть, отъ Варягъ бо приидоша и прозвашеся Русию, а первое беша Словене, и аще и поляна звахуся, но Словенска рече бе". Опять ключ к тайнам! Но его многие историки в прошлом обходили стороной... Существует и другая, довольно убедительная версия, подтверждающая, что варяги-русь, а значит, и Рюрик - славянского происхождения. В одной из русских летописей говорится: "И пришедше Словени и седоша около озера Ильменя и нарекошеся Русь, реки ради Русы еже впадаеть въ озеро". Еще в 1858 году русский историк Александр Васильев в книге "О древнейшей истории северных славян и откуда пришел Рюрик и его варяги" привел немало любопытных исторических фактов в подтверждение своей версии: "Рюрик, его братья и вся дружина были русы, славяне, и жили они у озера Ильмень, по берегам рек Варанды и Варяжи, имели с новгородцами общий язык и происхождение. От реки Варяжи (Воряжи), впадающей в Ильмень, и пошло название племени - "варяги", что логично и не противоречит древним обычаям нарекать племена "реки ради". Возможно, многие исследователи пушкинского наследия не согласятся с этим, и все же берем на себя смелость утверждать: Александр Сергеевич Пушкин был в числе противников норманской теории. События, происходившие на заре российской истории, не остались им не замеченными. В юные годы лицеист Александр Пушкин зачитывался только что увидевшей тогда свет "Историей государства Российского" Карамзина - прочел ее, по его же словам, "с жадностью и со вниманием". "Древняя Россия, казалось, найдена Карамзиным, как Америка - Коломбом",- писал Пушкин. В пушкинских воспоминаниях о Карамзине есть и такие слова: "Некоторые из людей светских письменно критиковали Карамзина. Никита Муравьев, молодой человек, умный и пылкий, разобрал предисловие или введение: предисловие!.. Мих. Орлов в письме к Вяземскому пенял Карамзину, зачем в начале "Истории" не поместил он какой-нибудь блестящей гипотезы о происхождении славян, то есть требовал романа в истории - ново и смело!" В истории правда превыше всего - вот главное для Пушкина. Историческая наука начала XIX столетия не располагала тогда многими достоверными фактами и свидетельствами, полученными лишь в недавнее время и способными опровергнуть эту тенденциозную теорию. Двадцатитрехлетний Пушкин, видимо, под впечатлением истории Карамзина (ее он называл подвигом честного человека), а возможно, и трудов Татищева - его более ранней "Истории Российской с древнейших времен" - пишет поэму "Вадим", к великому сожалению, так и не оконченную. Летописные сказания сохранили имя Вадима Храброго, славянского князя, восставшего против варяга Рюрнка и убитого им. Никоновская летопись указывает даже год восстания - 864-й.