Владигор   ::   Бутяков Леонид

— Почему же отец к Перуну обратился с поклоном, а не к зверьему богу Велесу? У Велеса, чай, над волкодлаками власть поболее?

— Типун тебе на язык, братец! Велес издревле с Перуном не ладит, бит был им не раз, хотя и сродственник. Можно ли разве нам, детям княжеским, даже думать о том, чтобы отец недругу Перуна кланялся?! Да и не во власти капризного Велеса лесная нечисть. Волкодлаки, лешаки, упыри и болотники, если кому и подвластны, то лишь Черному богу — злобному и коварному Триглаву, ворогу всего сущего.

А кто, Любавушка, сильнее — Триглав или Перун?

— Разболтался ты, братец, к часу полночному, словно кто за язык тебя дергает! Ну-ка, быстренько спать, покуда я няньку не кликнула!

Конечно, не угроза на Владия подействовала, а время позднее. Легонько вздохнув, мальчик повернулся на бок и пожелав-пробормотав «Покойной ночи, сестрица», смежил веки. Лунный луч, пробившийся сквозь ночные облака, скользнул через оконце детской опочивальни и замер на медвежьей шкуре, брошенной на дубовый пол. И показалось на мгновение Любаве, почти уже взрослой —пятнадцатилетней — дочери князя Светозора, правителя Синегорья, что луч тот окрасился кровью. Мгновение было кратким, но зловещим. Невольно вздрогнув, Любава потеплее укрыла своего уснувшего братца овечьим одеялом, прошептала мольбу еженощную к берегине-заступнице и погасила свечу.

Ночь, словно ворона черные крылья, распласталась над Синегорьем. Гнал Стрибог пелену облаков, лишь изредка разрываемую полнолунным светом, ив этом недолгом свете крепостная стража пыталась оглядеть подступы к Ладору. Да углядишь ли что? Запахнувшись в грубый домотканый плащ, караульный десятник поднялся по ступеням надвратной башни. Молодой стражник окликнул его с запозданием, за что тут же получил , выговор, хотя и не слишком суровый. В такую ночь следовало бы троих молодцов у ворот да двоих на башню надвратную выставить. Только взять-то их где, коль почти всю караульную полусотню Светозор приказал в город отправить? Дескать, взбудоражено простонародье слухами о волкодлаках, защиты требует от ночной нечисти.

В былые годы городская стена весь Ладор охраняла. Но разросся стольный град, тесен стал для житья. Пологие склоны Ладорского холма пошли под застройку:

домишки деревянные, улочки кривые, народ шумливый. В обычное время новые поселенцы со старожилами ладят, на каменные дома, крепостной твердью хранимые, без неумной зависти поглядывают, ибо верно сказано: «На чужой каравай рот не разевай». А как по окрестным лесам нечисть поганая бродить стала, так будто подменили их! Ропщут, злобятся, челобитные князю шлют. Скорей бы дружина в Ладор воротилась, навела бы порядок в лесах и долинах. Но, видать, много дел у воеводы Фотия на берегах Аракоса оказалось, коль третий месяц уже князь со своим воеводой лишь письмами через гонцов обменивается.

С этими невеселыми мыслями посмотрел десятник на княжеский дворец, темная громада которого возвышалась даже над крепостными башнями. Два окна во дворце, хотя время за полночь, светились: одно внизу, у самого входа, — здесь дворцовая стража службу несет, а другое — в третьем ярусе, где малая горница князя. «Не спится Светозору, свечи жжет не жалеючи, — покачал головой десятник. — Да, нелегко княжеством править. А вот наше дело простое — ратное…» С тем и отправился он других караульных проверять.

Прав был десятник — не спалось в эту ночь Светозору. Накинув бобровый опашень на широкие плечи» расхаживал он по горнице, хмурил густые брови, искоса поглядывая на большую карту, где его княжество искусно отображено было.