Война Небесных Властелинов   ::   Броснан Джон

Экспедиция слишком затянулась. Мы вынуждены урезать пайки, люди боятся вылетать так далеко за пределы наших владений. Не говоря уже о холоде.

Герцог кивнул.

— Но я уверен, что эта придурочная охота черт знает за чем долго не продлится. Эти идиоты скоро поймут, что они ищут то, чего больше нет, если это вообще когда-либо было. У них тоже, наверное, кончается провизия и начинается смута.

— Да, вы совершенно правы, сир.

— Ладно. Теперь ступайте к моей супруге и скажите, что я занят неотложными государственными делами и, быть может, завтра уделю ей некоторое время, если, конечно, дела не помешают.

Барон Спранг еще раз поклонился и вышел. Герцог откинулся на спинку трона и стал думать о своей жене, особе, доставляющей ему одни неприятности. И чего ей все неймется? Разве ей мало того, что она имеет: роскошные отдельные апартаменты, громадное содержание, драгоценности и наряды, толпы любовников… Что ей еще нужно? Но он, конечно, знал, что ей нужно. Власти! Она познала ее вкус, когда вышла замуж за его старшего брата, а власть, особенно власть верховная, — это, как известно, такое яство, после которого вся прочая еда кажется отвратительной жвачкой. «Бедный брат, — подумал дю Люка. — Это же самое блюдо сделало тебя параноиком! Ах, Джин, как ты мог поверить, что я, Парис, замышляю убить тебя и занять трон? Это же просто смешно. У меня никогда не было никаких притязаний, я был совершенно счастлив, ведя беззаботную жизнь богатого повесы, но когда слухи о твоих подозрениях дошли до меня, ничего другого не оставалось; как ударить первым, чтобы просто остаться в живых».

После победы над Джином на пути Париса встала жена Джина, герцогиня. Он поставил перед ней ультиматум: либо она выйдет за него замуж и отойдет от активной общественной деятельности, либо разделит участь своего покойного мужа. Она выбрала первое, но ее так называемый «отход от активной деятельности» порой доводил новоявленного герцога до белого каления…

За двойной дверью возник какой-то неясный ропот. Кто-то посмел заговорить, более того — вступить в препирательства с его личной охраной. Он различил женский голос и стал молиться, чтобы Бог избавил его от объяснения с женой.

Двери открылись, и в Тронный зал действительно вошла женщина, но не жена его, а дочь, Андреа. Двадцатидвухлетняя красавица, сокрушительница мужских сердец. Вся в него, от матери почти ничего: волосы черные, как смоль, карие глаза пантеры, широкие скулы и смуглая оливковая кожа. Был, правда, один изъян — маленький, как и у ее матери, рот; когда она сердилась (а сердилась она очень часто), ее губы сжимались в тонкую, почти невидимую линию…

— Папа, я замерзла! — сказала она возмущенно. — И не я одна! Это уже чересчур! Посмотри, у меня пар изо рта идет!

И в доказательство она шумно выдохнула.

— Кто это «мы», кисонька? Ты имеешь в виду свою компанию великосветских оболтусов? Это они, конечно, подбили тебя пойти ко мне, несмотря на строжайший запрет?

Она покраснела.

— Оставь в покое моих друзей! Они здесь ни при чем! Я пришла сама. Мне все это осточертело. Сколько я ни напяливаю на себя, мне все равно холодно!

Он посмотрел на ее тонкую меховую накидку. Действительно, надеть что-нибудь плотное, скрывающее великолепную фигуру, казалось немыслимым надругательством над собой, но, увы, в это тяжелое время все должны нести свою долю лишений.

Он улыбнулся ей и сказал:

— Кисуля моя, потерпи еще немного, скоро мы повернем домой, на север.

— «Немного» — это сколько? — прищурилась она.

— Ну, — невнятно хмыкнул он, — денек-другой.

— А почему бы тебе не повернуть «Властелина Мордреда» прямо сейчас, а? Пошли их к черту! — Она указала рукой в окно на летевшего рядом Небесного Властелина.