Война за погоду   ::   Прашкевич Геннадий

В основном это были работы по метеорологии и радиоделу, но, к величайшему своему удовольствию, Вовка обнаруживал среди них то "Альбом ледовых образований", то "Лоцию Карского моря", то книгу с совсем уж захватывающим названием "Грозы и шквалы". Это позволяло ему держаться на равных с закадычным дружком Колькой Милевским, единственным его другом, которого признавала баба Яна: "Этот самостоятельный!"

Баба Яна была права.

Будучи старше Вовки на два года, Колька Милевский уже подрабатывал. Он, Колька, считал: главное в жизни - дело! Правда, еще и обстоятельства так сложились: отец у него умер, матери надо было помогать.

Делом Колька занимался на Литейном, в ремонтной мастерской, расположенной в таинственном полуподвальчике старинного дома, помогая мастеру. Вовка любил забегать к нему в мастерскую. Там пахло канифолью, луженым металлом, кислотами. Приносили чинить мясорубки, паять кастрюли. Случалось, пригоняли детские коляски - там ось полетела, здесь недостает спиц. Колька не важничал, поддергивал клеенчатый фартук, посмеивался, сидя под репродуктором. И конечно, это Милевский затащил Вовку в клуб любителей-коротковолновиков. Официально Вовку в клуб не приняли, но Колька, любимчик отставного сержанта Панькина, что руководил занятиями, упросил его, и усатый этот сержант закрывал глаза на присутствие скуластого пацана, никаких особых надежд не подававшего, но что-то там выстукивающего на тренировочном пищике. Как-то в июне, перед самой войной, пользуясь своим особым положением, Колька Милевский упросил сержанта проверить Вовку в деле.

- Пушкарев? - удивился сержант. - Нету такого в списке.

- Мало ли! Вот он, натурально сидит.

- Этот? - еще больше удивился сержант. - А ну, садись за параллельный телефон. Вот карандаш, будешь писать тексты.

Вовка, волнуясь, нацепил эбонитовые наушники.

С замиранием сердца вслушивался он в комариное попискивание морзянки. Передача шла из Хабаровска. Деловая передача, быстрая. Слишком быстрая для Вовкиных ушей, понятия не имевших о настоящих эксплуатационных условиях. Ухватит букву, потом другую, а слово не всегда складывается.

Сержант рассердился:

- Ты где это, Колька, раскопал такую хилую форму жизни? Тут не детский сад, тут курсы радиотелеграфистов.

- Он не хилая форма! - обиделся и Колька. - У него отец полярный радист!

Сглаживая грубость сержанта Панькина, Милевский забежал к Пушкаревым. Он к ним ходил с таким же удовольствием, как Вовка в мастерскую. У Пушкаревых были приличные приемники, библиотека по радиоделу. Опять же, баба Яна. Она сразу спросила:

- Ишь, смурные... Напакостили?

- Экзамен провалил, - честно признался Вовка. - Подвел Кольку.

- А мог сдать?

- Мог! - вступился Колька за друга. - Если бы передача велась медленней, сдал бы!

- Кто ж это ради него будет медлить?

- Практика нужна! - защищал Колька друга. - У Вовки какая практика? Считай - никакой! Я сам им займусь. Я его натаскаю на это дело, а откажется сержант принимать экзамен, пожалуюсь одному своему приятелю. Он и в Главсевморпути, он и в академии!

- Кто такой? - удивилась баба Яна. - Тоже слесарь?

- Академик, баба Яна! Вот кто!

- Какой еще академик?

- Шмидт!

- Шмидт? - удивился и Вовка. - Тот самый?

- Тот самый! Челюскинец!

- А где ты с ним подружился? - засомневалась баба Яна.

- В трамвае. - Колька от бабы Яны ничего не скрывал, это в нем бабе Яне нравилось. - Я еду в трамвае, зайцем понятно, тут и берут меня за плечо. Влип, думаю, высадят. А голос не строгий. Вежливый голос. Передайте, дескать, товарищ, гривенник. Я, понятно, не спорю, передаю гривенник, а сам глазом - зырк! Точно, он! Бородища, что веник, глаза голубые и рост под потолок! Поглянулся я Шмидту.

С Колькой не пропадешь!

Колька давно, наверное, надел форму. Три года не виделись. За это время Колька, конечно, прорвался на фронт. Сидит сейчас в боевом блиндаже - чуб направо, плечи широкие.