Восстать, или смириться, или   ::   Аренев Владимир

Что бы потом не случилось. И для тебя, между прочим, тоже. Нет, я решительно отказываюсь понимать, какого демона ты отвернулся от собственного счастья. Я ведь сделал тебя счастливым, ну, скажи, сделал?

— Ты слышал про буйволицу Исуура? — вопросом на вопрос ответил странник.

— Та, что умерла, так и не выбрав, которую из двух охапок тростника съесть, — уточнил бородач. — Ерунда! Не было такой буйволицы. Выдумки!

— Дело не в том. Дело в нас, людях. Мы все подобны Исууровой буйволице. Только хуже. Мы выбираем одну из двух охапок тростника, а потом всю оставшуюся жизнь об этом жалеем. Но, поверь, если бы мы выбрали другую — ничего бы не изменилось. Наилучшим выходом было бы съесть обе охапки или не желать есть вообще — но на такое мы не способны… к счастью.

— Не понимаю я тебя, — с досадой признался бородач. — А выход?.. Выход какой?

— Был я в Гардгене на представлении одного поэта. Так он стихи читал — неплохие, замечу, стихи (хотя, конечно, в стихах я мало что понимаю). В общем, у него там такие строчки были:

«Восстать, или смириться, или жить — всего лишь жить… ах, как же это сложно!» Бородач помолчал.

— Ну да ладно, — преувеличенно громко сказал он после паузы, — дело сделано. Авантюра не удалась, — хохотнул, с прищуром глядя в небеса.

— За попытку — спасибо, — отозвался странник.

Бородач поднялся и уже собрался уходить, когда последняя мысль заставила его обернуться.

— А ведь и правда будешь жалеть о своем поступке, — задумчиво покачал он головой. — Ну ладно. Легкой тебе дороги.

Странник не ответил, только наблюдал, как исчезает, растворяется в воздухе тело Ашкандука. Наблюдал, вспоминая свою первую встречу с Богом на одном из столичных базаров, «хочешь, сделаю счастливым», недоверие, восторженную радость, вспоминал, как оказался дома, как Гиир — его Гиир, о которой мечтал все эти годы, но к которой так и не посмел вернуться! — как она обняла его, как говорила о жизни, не прожитой, но в то же время существовавшей (и он, Ставиен, каким-то чудом помнил эту жизнь так же ясно, как и другую, настоящую). А потом — сменившая радость тоска, мягкая требовательная ладонь на левом плече (и понимание: тяга к странствиям вернулась и требует своего), — нужно было что-то решать, и он решил, и вытащил посох с чердака…

На камень, нагретый божественной задницей Ашкандука вылезла голубая, с изумрудными полосками ящерка и довольно распласталась, каждой клеточкой тела вбирая в себя тепло.

Странник улыбнулся ей, вздохнул, поправил полупустой дорожный мешок, в котором лежали пара вчерашних лепешек да кусок сыра; коснулся рукой фляги, надвинул на затылок шляпу. Утреннее солнце пригревало все сильнее и сильнее — скоро тракт оживет и можно будет подсесть к кому-нибудь на арбу, и так добраться до ближайшего города. А оттуда…

Стрекотали в зарослях пожухлой травы кобылки.

— Уже жалею, — прошептал странник.

И отправился в путь.