Банджо   ::   Кертис Джек

- Послушай, Джюб, - сказал отец, - здесь тебе не нужно прятать глаза. Ты свободный человек. Мой отец, между прочим, погиб, сражаясь за то, чтобы ты был свободен.

- Так точно. - Джюб перевел взгляд с земли на уровень колен отца. Его улыбка была широкой и уверенной. - А как вы, не против, если кой-когда я буду играть на своем банджо?

- А почему нет? Ничего худого я в этом не вижу - если, конечно, у тебя на это будет оставаться время.

- Там, где я раньше работал, хозяину не нравилось, когда я играл на банджо.

- Я не из тех, которые считают, что кроме работы ничего не существует. Можно и поиграть немного, - сказал отец. - Но я и не считаю, что можно только играть и не работать. Ты можешь приступать к работе прямо сейчас.

Август (которого все называли "Гэс"), выйдя из уборной, отправился в коровник. Там было полутемно; Джюб сидел на низком табурете, прислонив черный лоб к черно-желтому боку коровы. Человек и корова слились в такой гармонии духа, цвета и формы, что казались неразделимыми. Двигались лишь руки Джюба, худые и быстрые; молоко с характерным шумом струями ударяло в блестящее жестяное ведро, которое было зажато между костлявыми коленями батрака.

Гэс стоял неподвижно и молчаливо наблюдал за тем, как этот худой негр совершал свой ритуал в желтоватой полутьме хлева; мальчика восхищали его проворные руки, ритм их движения, его черная кожа, его звучное мурлыканье. Очередное ведро наполнилось пенистым молоком, соски на вымени обмякли под пальцами с блестящей кожей, которые так легко умели перебирать струны банджо. Высокий негр встал с табуретки и выпрямился во весь свой рост, погладил коровий бок левой рукой, держа в правой полное ведро, и пробормотал:

- Спасибочко тебе, Шеба, за молочко.

Потом отпустил корову из стойла и пошел относить молоко в подвал дома, где мать или Кейти пропустят его через сепаратор.

- Джюб, - остановил его мальчик.

Негр, остановившись, повернулся к Гэсу; его глаза напоминали полированное черное дерево и белый фарфор.

- Это ты, Гэс?

- Так точно, - сказал мальчик. - Я не подглядывал, просто смотрел.

- Ясное дело, не подглядывал. Мне это не мешает.

- Вот смотрю на тебя и думаю: Джюб любит работу. Это так, Джюб?

Негр рассмеялся:

- Вся моя жизнь - работа. Может быть, я скоро пойду бренчать на своем банджо, но знаешь, жизнь - это работа, а работа - это жизнь. Так говорит хозяин, ну, или что-то вроде того.

Они пошли к дому вместе. Гэс спросил:

- А почему ты не ходишь вместе с нами в церковь?

- Ну, потому что ближайшая церковь пятидесятников-баптистов, в которую я мог бы ходить, аж в Ка-Эс.

- Где это "Ка-Эс"?

- Это Канзас-Сити, есть такой город, далеко отсюда.

Высокий негр остановился у лестницы, держа в каждой руке по ведру, наполненному золотисто-белым молоком. И мальчик, повинуясь какому-то внутреннему позыву, прикоснулся пальцами к запястью Джюба, пытаясь таким образом выразить свои чувства.

Негр снова рассмеялся, сверкнув всеми белыми зубами:

- Ты тоже мне нравишься, Гэс. Мне с тобой общаться приятнее, чем со старушкой Шебой.

- Август! - позвала мать. - Иди в дом, надевай пиджак! Август! Мы уходим!

Кейти уже успела натаскать в повозку мешки, набитые сеном, которые должны были смягчать тряску. Отец сидел на передке, натягивая вожжи и удерживая лошадей, беспокойно переступающих с ноги на ногу. Мать собрала весь свой выводок и рассадила в повозке.

Ее лицо, которое она не прятала от летнего солнца и постоянного ветра, было загорелым и обветренным; ладони были в мозолях, твердых, как кость. Но суровости в ней не было, и если ей приходилось принуждать детей сделать то или другое, то делала она это мягко.

- Ладно, папа, - сказала мать, - попридержи их еще минутку.

- Я держу их, не волнуйся. - Отец поглядывал на уши своих еще диких лошадей. Мать уселась рядом с ним.