Выползень   ::   Стрелецкий Сергей

- Ну, вот и ладненько! - Коултон снова широко улыбнулся, потянулся через стол и взял у Скалли копию протокола вскрытия. - Я возьму, не возражаешь?

После того как Коултон попрощался и ушел, Скалли еще минут пять сидела, запоздало нащупывая наиболее правильный ответ на его предложение. С одной стороны, случай как раз в духе Малдера и нет смысла упускать возможность раскрыть эту загадку. С другой стороны, она чувствовала, что просто обязана была отказаться от предложения, сделанного в такой форме. И правильнее всего было бы кинуть в самоуверенную физиономию Коултона чем-нибудь увесистым, но из увесистого в пределах досягаемости наблюдался только овощной салат. Оскорбление салатом выглядело бы совершенно по-идиотски. Не говоря уж о том, что никак не пошло бы на пользу делу.

Ясно, что с этим случаем Коултон прочно застрял. Если бы у него были хоть какие-нибудь зацепки, разве обратился бы он к ней - и тем более к Малдеру! - за помощью? Да никогда в жизни...

Дэйна вдруг поняла, что уже давно сидит, бесцельно ковыряя вилкой салат. Она ясно представила, какой дурой выглядит сейчас со стороны, бурно покраснела, едва не отбросила вилку и, прижав к столу солонкой пятидолларовую банкноту, пулей вылетела из кафе.

Балтимор День первый

Весь этот нескончаемый день я следовал за ним в кромешной тьме и тесноте труб уличных водостоков.

Я видел, как утром вошел он в огромный дом, в который каждый день ходил на службу. Я знал, что ближе к вечеру, когда заходящее солнце вздумает заглянуть в окна его кабинета, он закроет плотные тяжелые шторы, потом к нему зайдет женщина, которая сидит у него в приемной, они коротко переговорят, попрощаются, и женщина уйдет. После этого он будет около часа сидеть в кабинете один, что-то записывая на листках желтоватой плотной бумаги и подолгу вглядываясь в слегка выпуклое стекло стоящего па столе прибора.

Я решил, что именно в это время, перед закатом, я и схвачу его.

Когда утром он вошел в дом, я приготовился ждать до вечера, остудил дыхание и замер. Над головой была нагретая поднимающимся в зенит солнцем мостовая, по которой непрестанно шаркали башмаки. Этот звук помогал сосредоточиться и одновременно расслаблял. И запахи - запахи - запахи, стекавшие ко мне с улицы сквозь отверстие водостока... Я искал среди них аромат настоящей чистой крови, крови тумса, но твари, топавшие по мостовой наверху, все до одной были людьми, и их плоть не могла смирить сосущий меня голод.

Погрузившись в полусон, я ждал вечера, когда голоду моему суждено будет хотя бы на время стихнуть.

Но мой тумс вышел из стеклянных дверей дома гораздо раньше - около полудня. Запах его крови ворвался в мои ноздри и разбудил меня. Я глядел, как тумс подходит к своей механической коляске, и лихорадочно пытался согреть дыхание. Он уезжал! Кровь и печень, мне нужны были его кровь и печень! Я испугался, что и сегодня мой голод не будет утолен.

Он сел в свою блестящую коляску и уехал. Я втянул в легкие запах его горячей крови и скользнул в лабиринты труб, выслеживая того, кто должен был стать моей добычей. Город велик, но тумсы редко выходят за границы, которые сами и определяют, а этот тумс установил для себя весьма скромные пределы обитания... Но я был готов и к тому, чтобы преследовать его под солнцем.

Судя по запаху, этого не требовалось. Тумс, правда, выехал за привычные границы, и довольно далеко, но, прежде чем я окончательно решился покинуть водосток, горьковатый запах печени снова омыл мое обоняние. Тумс вернулся.

Я обнаружил его через три часа в ресторане. Коляска его стояла в сотне шагов далее по улице. Я добрался до того отверстия водостока, что было расположено почти напротив тента, натянутого над входом в ресторан, и принялся ждать - на этот раз ни на миг не отпуская сознание...