Одиночество волка   ::   Югов Владимиp

---------------------------------------------

Югов Владимиp

Одиночество волка



Владимир ЮГОВ

ОДИНОЧЕСТВО ВОЛКА

1

Вертолет шел над западным выступом полуострова. Изгибаясь, внизу бежала маленькая речушка Карасавай. Пассажиры насупленно молчали. Старик-снабженец, возвращавшийся с Большой земли из отпуска, вчера, в пьяном откровении, рассказывал, за что попал сюда. Пятнадцать лет назад, тогда мужчина в соку, убил он полюбовника своей жены, некоего Митьку. Случилось это во время сенокоса. Убивал он Митьку косой. "Голову Митькину она подхватила и долго никому не отдавала, пока не приехала милиция"... Старик бубнил об этом себе под нос и заедал водку помидором, купленным в Москве на базаре. Теперь он, после отсидки, живет здесь. С ним старушонка. Готовит и стирает ему портки. А та, первая жена, проживает все в той же деревне, вдовует. Главное, дети тоже с ней не живут, считают - отец был прав, не блуди...

Журналист Квасников ехал на север в командировку, он, вспомнив Анну Каренину, развернул целый трактат по проблеме семьи и положении женщины в семье и обществе. Выпив порядочно, мужики с его жидкой, лежащей на яви, теорией не считались, и он горячился: снабженец хотя бы должен понять, что даже Каренин не только простил жене свои обиды, но оказался способным проявить великодушие к ее, если говорить попросту, Митьке.

Оба они - и убийца, и теоретик - теперь сидели рядом. Вертолет болтало, и Квасникова кидало порой к груди убийцы, и он дышал его перегаром.

После того, как вышли из вертолета, упал в снег здешний человек Иван Хатанзеев - истосковавшийся по родной земле. Упал вроде нарочно, а руки машинально сгребали снег: и два года, оказывается, длинная служба.

Первый пилот Кожевников, рыжий парень в лихо сдвинутой на затылок белой заячьей шапке, земляк Хатанзеева, проходил мимо.

- Маманя дома, гляди, сто раз выбегала? - Приятно осклабился. Ладонь приставит козырьком и глядит, а?

- Старушка-мать ждет сына с битвы, - присел на корточки и щелкал фотоаппаратом Квасников.

В шагах ста - аэровокзал. В густо засиненном воздухе, не похожем на воздух пасмурного утра и осеннего вечера, виднелся обыкновенный деревянный дом. На крыше - желтая большая труба. К деревьям, голым и черным, протянулись провода. Где-то в овражке чихает движок. Свет попадает на присмиревшие деревья за домом. Они красные на макушках. На разлапистой сосне хлопьями пристроился снег.

- Ну, мужики! - Старик Вениамин Харитонович поглядывал на Хатанзеева. - В вокзал, что ли, попрем?

- Зачем? - недавний солдат отряхивался от снега. - Или северный ветерок бьет русского мужичка?

Прямо на снегу он стал накрывать стол. Ваня всем так и говорил: выйдем на моей земле - загуляем! Ловко нарезанная колбаса укладывалась стопочками рядом с подмерзающими дольками лука. Бутылку спирта вынули из вещмешка. Она приятно побелела.

Все стояли в нетерпеливом ожидании. Стол постепенно становился царским. Кравчий Ваня старался не упасть в глазах общества - подрезывал сала, разворачивал крупные свежие помидоры, которые, видно, умненько сохранил, открыл две банки с маринованными огурцами.

- Тешь мой обычай! - Поглядел на старика. - Садись в головах! Ты тут долго был! - И вдруг присмирел: - Я два года, товарищ старшина, - это уже к недавнему своему старшине, которого вез к себе, - все это видел во сне! Вы рано утром будите нас: "Падйоом!" А я еще бегу да бегу по снегам. И каждый раз туда, туда! - Махнул рукой в сторону от вокзала.

- Шоб ее разбомблило, Ваня, эту твою землю.

Старик Харитон Вениаминович тяжело вздохнул.