Харизма   ::   Каганов Леонид Александрович

И тоже не слава богу — и вторую пару проспал, и не выспался — только еще больше спать захотелось. Я уже понял, то все мои счастливые звезды сегодня сошлись клином и улетели, курлыкая, в теплые края. Иду на английский. Наши курят на лестнице. Меня, как всегда, никто не замечает, Подхожу к Баранову, дергаю его за рукав.

— Слышь, братуха, — говорю, — чего было у Косача?

А он не слышит, стоит ко мне спиной. Они все стоят кружком и анекдоты рассказывают, судя по ржанию. А я как клоун стою у них за спинами и трясу Баранова. Зло такое берет…

— Баранов! — говорю. — Баранов!!!

А он не слышит. Ладно. Я отошел в сторонку, походил, постоял. Снова подошел.

— Баранов!!!

— Ой боже… — поворачивается Баранов. — Слушай, как ты меня достал уже! Как ты задолбал, ты бы знал! Чего тебе надо, Алекс? Чего пришел? Не видишь, мы разговариваем?

И поворачивается обратно. Вот так вот, взял и нахамил на пустом месте… Я снова его дергаю.

— Баранов, ты чего? Он не оборачивается.

— Баранов, я только спросить хотел!

— У меня, между прочим, имя есть, — отвечает Баранов, не поворачиваясь.

Имя у него есть! Воспитывать он меня вздумал! Всю жизнь все вокруг называют его Барановым. Ну фамилия такая, чего поделаешь? Из тех фамилий, что не оставляют никакого шанса для имени и отчества. Не знаю почему, но это так. В самом деле, чем фамилия “Баранов” отличается от “Птицын”? Вроде Птицын даже короче на слух. Но почему-то никто не зовет Петьку по фамилии. А Баранова никто не зовет по имени. всюду, где бы он ни появился, ни представился, его начинают звать Барановым. Даже если скроет фамилию — все равно разузнают. Или вот тот же Косач, табуретку ему в корму! Разве есть у человека с фамилией “Косач” хоть малейший шанс, что студенты между собой будут его называть Владимир Владленович? Да его даже в лицо так никто не называет. “Э-э-э… а-а-а… скажите, пожалуйста… Э-э-э… а-а-а… а вот у меня такой вопрос по курсовой…”

Ну так вот, обида меня такая берет.

— Скотина ты, — говорю, — Баранов, и урод!

— Чего ты вякнул, придурок? — оборачивается Баранов.

— Пошел ты… — говорю.

— Ты куда меня послал, придурочный?! — И толкает меня. И не так чтоб сильно. Но то ли я невыспавшийся, то ли зазевался, но я с размаху падаю на пол, и еще так неудачно, на локоть. Локоть обдирается под рубашкой. И наши все замолчали, смотрят, не понимают, чего случилось. Вот встать и врезать ему! По морде этой наглой! По носу! По яйцам ногой!

Встаю, отряхиваюсь. Поворачиваюсь и иду в аудиторию. Залезаю на последнюю парту. Кладу голову на руки, пытаюсь спать. Локоть болит, спать не получается. Тут звонок, наши входят, по партам забиваются. На меня никто не смотрит. Англичанка входит, дура толстая, Маргарита Тихоновна, начинает говорить, обращается к кому-то. То русские слова, то английские — не разобрать. А я смотрю перед собой. Локоть болит. Иду я по улице вечером, и тут подходит ко мне Баранов. Слышь, говорит, как ты меня достал уже! Как ты задолбал, ты бы знал! Чего тебе надо, Алекс? Чего ты ходишь по улицам? А я тут выхватываю пистолет… Нет, баллончик! Да нет, просто кулаком. Или как в том фильме — ногой прямо по носу. Баранов отлетает к стене и падает на мостовую. И обдирает себе все локти! И локти у него болят-болят-болят… А тут выходит тот парень из метро… Слышь, говорит… Нет, ничего не говорит. Сразу кидается в атаку. Только сперва вынимает нож — и кидается в атаку. А я подпрыгиваю и в прыжке… нет, стоп! Все не так! Все иначе! Идет наша Аленка вечером домой. И выходит тот парень, с ножом. Слышь, говорит… Или лучше сразу кидается? Да, конечно, сразу, чего тут думать! Сразу кидается на Аленку с ножом. И тут вылетаю я. С ногой впереди… И в монитор ему.