Хочется плюнуть в дуло Авроры   ::   Алешковский Юз

Что, он менее активен, действенен, чем демократ, который будет трепаться ка митингах, но ни хрена не делать для экономики страны, для ее культуры?! Однако, пока эта партия не осуждена за преступность исторических действий, у меня веры в коммунистов нет никакой. А вообще мне бы хотелось плюнуть в дуло "Авроры" перед тем, как она выстрелит в очередной раз, неизвестно каким зарядом.

"НЕБО ОТКРЫТО ДЛЯ ВСЕХ, ДАЖЕ ЕСЛИ ОНО В КЛЕТОЧКУ"

- В вашей жизни был тяжкий опыт пребывания в местах не столь отдаленных. Известно, что В. Шаламов определял его как исключительно отрицательный. Как оцениваете его вы?

- Нет, так, как Шаламов, я оценить его не могу. Он - личность, пережившая ад.

Нет ничего более абсурдного на белом свете, чем тюрьма, если даже отвлечься от того, что держат там за дело. Я попал в лагерь в 1949 г. за хулиганство. Служил тогда на флоте, и мы, матросы, находясь крепко "под балдой", увели служебную автомашину. Потом была драчка, полундра, выяснение отношений с патрулями, мое выступление в зале вокзального ресторана, где под соло барабана я пел свои песенки, разборка с милицией... Короче, я получил четыре года, но ухитрился отсидеть на год меньше, так как дал дуба "гуталин" (так зеки называли Сталина).

Находясь в зоне, думаешь не только о жизни лагерной. Небо открыто, даже если оно в клеточку, мысли о воле свободны, надежда есть. Я был в таких условиях, что мне даже стыдно говорить, насколько они человечнее тех, в которых оказался Шаламов. Даже Солженицыну не снилось и сотой доли того, что выпало Шаламову. А положительное уже хотя бы то, что тебе нет никакой охоты попадать за колючку еще раз. Пусть даже это страх, неважно, но он удерживает тебя от нарушения закона. Так, во всяком случае, было со мной.

- Приходилось слышать, что в лагере нет притеснений но национальному признаку, поскольку жизнь в камере не дает воли националистическим проявлениям. Отсюда вывод: именно тоталитарное общество держит людей в узде и не позволяет распоясываться...

- Конечно, можно законом запретить национализм, как, скажем, это сделано в Германии. Но можно ли законом запретить свою неприязнь к человеку другой национальности? Увы, мир несовершенен, человек подвержен подобным страстям, почти бесконтрольно со стороны разума.

В цивилизованном обществе воспитанный и культурный человек стесняется в себе этих чувств, старается сдерживаться или отправлять их интимно, как он отправляет свои интимные надобности.

Другое дело, как звучит в лагере, например, слово "жид". В нем нет ничего оскорбительного, точно так же, как в словах "чучмек", "урюк", "хохол" или "лабас". Характер произнесения этих слов вполне инфантильный, а не зловредно шовинистический. Скажем, если произнести сто раз "жидовская морда", девальвируется само понятие, а оно должно быть "наполненным", "ценным".

КАКИЕ ЧИТАТЕЛИ, ТАКИЕ И ЛИТЕРАТОРЫ

- Как вы относитесь к рассуждениям о том, что за 70 лет советской власти, по сути дела, никакой литературы у нас не было?

- Я тоже был советским писателем. Рассказики, которые я писал для детей, с точки зрения ценителей нравственности, были порядочными произведениями. (Такая оценка меня всегда веселила.) В них я не лизал жопу режиму, развлекал детей, никаких социальных проблем не касался, и уже одно это определяло меня как советского писателя. Спросите почему? Да потому, что, зная трагическую правду, я не мог об этом писать, так как знал наперед: это не напечатают никогда. Но, с другой стороны, я кое-что тискал в ящик, не потому, что был совестливым человеком, а потому, что это было настоятельной потребностью моей художнической совести. Впрочем, все вели себя по-разному.

А о том, что власть породила себе подобных литераторов, лишенных чувства слова, говорено было не раз, а образцы такой литературы у всех на памяти. Но, между прочим, и масса, потреблявшая эти изделия, была вполне удовлетворена.