Оловянная принцесса   ::   Пулман Филип

Она жила с матерью и бабушкой в скромном пансионе в самой небогатой части Мейда-Вейл, где ее мать работала иллюстратором скандальных журнальчиков и дешевых романов. Они жили в этом районе с тех самых пор, как были вынуждены эмигрировать из своей страны в Центральной Европе; Бекки тогда было только три года. На плаву их держали собственное трудолюбие и помощь местной эмигрантской среды — бедной, шумной, сварливой и отзывчивой общины разносторонне одаренных людей почти из всех стран Европы. Разговаривать на нескольких языках для Бекки было так же естественно, как самой зарабатывать себе на жизнь, и соединить две эти вещи было вполне разумно.

В то же самое время Бекки страдала из-за того, что ей казалось несправедливостью судьбы. И хотя у нее была неромантическая внешность — слишком пухлые, ежеминутно готовые вспыхнуть румянцем щеки, черные, блестевшие любопытством глаза и копна непослушных темных волос, — но ее мятежная душа жаждала романтики и приключений. Увы, единственным ее приключением был роман с мальчишкой из мясной лавки, случившийся, когда ей было двенадцать лет. Он уступил ей сигарету в обмен на поцелуй, прибавив, однако, что женщинам опасно курить, от этого они могут рехнуться. Они спрятались в кусты и стали курить попеременно, и Бекки стошнило прямо на его ботинки (и поделом! ). Но ей хотелось иного. Бекки мечтала о кортиках, пистолетах и бутылках рома, а вместо этого ей приходилось иметь дело с кофе, карандашами и неправильными глаголами.

Впрочем, она умела находить утешение и в глаголах. Бекки была совершенно зачарована тем, как работает язык, и, раз уж ей не довелось жить вольной птицей в сицилийских пещерах, она была готова с головой окунуться в изучение лингвистики и филологии в университете. Но это стоило денег. И девушке приходилось делать то же, что и многим ее соседям-эмигрантам: давать объявления, предлагая свои услуги в качестве наставницы в немецком и итальянском.

Долго ждать ответа ей не пришлось.

Хотя ответ был довольно необычным. Молодой джентльмен, настаивающий исключительно на английском языке как средстве общения (хотя Бекки и ее мать сразу поняли, что его родной язык — немецкий), приглашал ее в свой особняк на Черч-роуд, номер сорок три, в Сент-Джон-Вуде для ежедневных занятий с мисс Биван. Деньги он предлагал немалые, при этом он явно смущался и говорил тихо. Бекки с матерью провели немало часов, обсуждая своего будущего работодателя. Бекки была уверена, что он анархист; ее мама столь же уверенно стояла за его благородное, если не княжеское, происхождение.

— Я-то повидала в своей жизни князей, а ты нет, — говорила она. — Поверь мне, что это князь или принц. А что до нее…

Насчет мисс Биван у них не было ни единой догадки. Молода ли она, стара? Быть может, это ребенок? Или обольстительная шпионка?

«Ничего, — думала Бекки, — скоро все разъяснится». Она повернула на Черч-роуд и уже готова была войти в калитку дома номер сорок три, за которой виднелась обсаженная пышными лаврами дорожка, ведущая к красивому белому особняку, как вдруг чей-то голос ее окликнул:

— Простите, мисс…

Девушка остановилась в удивлении. Это был тот самый молодой человек в соломенном канотье. Как же это он ее обогнал?

Юноше было чуть больше двадцати, лицо его казалось живым и умным, зеленые глаза ярко блестели, а волосы были того же цвета, что и шляпа. В нем было что-то странное: судя по его внешности, он был настоящим джентльменом, но в его чрезмерной бойкости угадывалось близкое знакомство с конюшнями, черными лестницами и дешевыми забегаловками.

— Да? — обернулась девушка.

— Вы, случайно, не знаете юную леди, что живет в этом доме?

— Мисс Биван? Честно говоря, еще нет. Меня пригласили заниматься с ней немецким.