Замок Буврёй   ::   Чигиринская Ольга

Бог ведь не может противоречить Сам Себе, Он не капризная дама, чтобы сегодня благоволить одному рыцарю, завтра - другому. Ему надоело, что ваши герцоги творят - и он отдал Францию мне. Покориться мне - не стыдно и не страшно, потому что я - Его молот.

Жанна смотрит на меня внимательно исподлобья, словно не верит своим ушам. А потом медленно говорит:

– Ваше величество, я слыхала, что вы человек ученый и хорошо знаете Писание. Как же это вы можете говорить такие вещи? Я вот почти неграмотна, но я всегда очень внимательно слушаю проповедь и знаю, что когда народ Божий творил неправду - Бог отдавал этот народ в руки язычников, а после, когда народ каялся - даровал ему победу. Если вы и в самом деле молот Господень - а на то очень похоже, ваше величество, - то этим самым молотом Бог и кует французов. Он сует нас в горнило всех вместе - бретонцев, нормандцев, орлеанцев и лотарингцев - а когда раскалит хорошенько, тогда проковывает, чтобы спаять накрепко. Я не хочу идти в огонь - но ведь и железо не хочет. Однако иначе клинка не сделаешь. Вы мне хотите сохранить жизнь и требуете за это, чтобы я бессовестным враньем погубила свою душу. Пока я вас слушаю - все так убедительно, что страх берет, а как вы замолкаете - я снова не могу понять: если вы так правы, почему боитесь меня отпустить? Разве я такой уж страшный военачальник против вас? Да я всему этому на ходу училась от господ, что с вами воевали эти двадцать лет, и все еще воюют - а я уж год как в заточении. Однако же вас бьют, без меня бьют, я слушаю разговоры солдат и знаю это. Я для того только и нужна была, чтобы сказать им: они побьют вас, нет сомнений. Осмотритесь, ваше величество, вы ведь уже не с арманьяками бьетесь. С французами. Даже если я отрекусь, если предаст и отступит король и все пэры - то французы уже не дрогнут.

Шелковое платье, бесполезная тряпка, лежит на грязной соломе. Жанна смотрит на меня и я понимаю, что опять сплоховал. Так уже было с одним лоллардом - этот еретик и в огне оставался тверд и призывал своих сообщников встречать мучения без страха. Я люблю мужественных и честных людей. Я велел вытащить его из пламени и предложил помилование и полное содержание в течение всей жизни, если он отречется от своей ереси. Он плюнул в меня и велел стражникам тащить его обратно в костер. Мне не везет с попытками проявить милосердие.

– Тогда почему ты цепляешься за свои откровения?

– Да потому что это правда, ваше величество! Как это вы, такой умный человек - и такие простые вещи не можете понять! Как ребенок малый, честное слово. Вы что, не понимаете, что пока вы людей не морили во рвах - вы еще могли стать нам добрым королем, а как начали, так подвиньтесь? Да выйдите отсюда в город - каждый камень кричит, что не хочет больше носить англичанина!

– Камням, - я цежу это сквозь зубы чуть ли не со стоном, - придется вытерпеть присутствие англичан… и еще кое-что…

– Что вами? - спрашивает Жанна. - Вы как будто пытались встать несколько раз, но не могли.

– Мне отказали ноги, - я закрыл глаза, чтобы остановить вращение чадящих факелов. - Уже два месяца как… Болезнь, которую Бог отвел от меня девять лет тому… она вернулась. Может, я протяну еще год - я просил десять… А может, нет.

– Отпустите меня, - просит Жанна. - Отпустите на волю, домой, а не в монастырь. А сами возвращайтесь в Англию, растите сына и будьте англичанам добрым государем. И проживите мирно и счастливо столько лет, сколько вам осталось.

– Дашь обязательство никогда не поднимать оружия против англичан?

– Нет, ваше величество. Я таким словом себя не свяжу. Бог велел мне изгнать англичан за пролив, и я не сложу оружия, пока дышу.

– Я так же не могу отпустить тебя, как ты не можешь дать мне обещание мира, - на какое-то время боль отступает, я стараюсь воспользоваться этим временем. - Ты понимаешь, почему. Я умираю.