Он приехал в день поминовения   ::   Сименон Жорж

Входя в гостиную, Жиль заставал либо тещу, либо одну из теток или подружек Алисы, с которыми был едва знаком.

Он здоровался. Садился в уголок, но вскоре извинялся и уходил к себе на третий этаж.

- Съезди навести тетку...

Весь город, ополчившийся на Жиля, когда тот явился издалека и неожиданно получил наследство Мовуа-зена, был теперь готов распахнуть перед ним двери.

Может быть, люди решили, что он стал таким же, как они? Вероятно, да. Они наверняка перешептываются: "Маленький Мовуазен понял, что..."

Это потому, что в определенный час он усаживается у себя в кабинете, звонит по телефону, выстраивает цифры столбиками, занимается грузовиками, прикидывает объем перевозок и расход горючего, оплачивает счета, подписывает чеки и векселя, а на улице рассеянно здоровается с прохожими.

- Пообедаешь со мной, Жиль?

Колетта разожгла пожарче плиту, на краешке которой доспевал обед. Она опять носила траур - теперь по матери, так что Жиль, всегда видевший тетку в черном, и не мог представить ее себе одетой иначе.

Колетта ходила взад и вперед: застелила скатертью стол, достала из буфета тарелки и приборы.

- Малыш здоров?

Наверно, здоров, раз ничем не болен. По правде говоря, Жиль совершенно не вспоминал о ребенке. Иногда корил себя за это. Даже испугался, когда понял, что не испытывает к собственному сыну никаких чувств.

- Ничего не могу с собой поделать, тетя, - признавался он Колетте. Как я ни стараюсь, он для меня чужой. Его настоящая семья - это те, кто его окружают: мать, няня, бабушка, приятельницы, которые целыми днями сидят у Алисы...

А вот в этом домике, где на пол ложится длинный отсвет от медного маятника старых стенных часов, где хлопочет Колетта, то и дело исчезая в кухне, где слышатся уже ставшие привычными звуки, Жилю кажется, что у него тоже есть свой домашний очаг.

Теперь Соваже появлялся здесь уже не каждый день. Находил благовидные предлоги, ссылался на визиты к больным. Сначала Колетта много плакала.

- Он совершенно переменился, - признавалась она Жилю.- Вышел из тюрьмы злым, ожесточенным. Подчас у него такой вид, словно он ненавидит меня, считает виноватой в том, что случилось.

И это любовь, которая была прекрасна, пока Колетта жила затворницей на набережной Урсулинок и они лишь украдкой встречались у ее матери на улице Эвеко! Теперь, когда их чувство могло беспрепятственно расцвести, от пылкого человека с нервным лицом и лихорадочным взглядом остался только заурядный картежник и глотатель аперитивов, который, как наркоман, выходил из себя при одной мысли, что ему не удастся в обычное время сесть за карты в кафе.

- Ты молчишь, Жиль?

Эти долгие паузы возникали не один раз за вечер, и чаще всего Жиль с Колеттой пугались их.

- Я думаю, тетя.

Жиль все еще не мог решиться. Ему казалось, что он собирается притронуться к слегка грустному и все же такому теплому чувству счастья, переполнявшему их по вечерам в доме на улице Кордуан.

Быть может, довольно одной фразы, одного слова, чтобы все разлетелось и они оба оказались лицом к лицу среди внушающей ужас пустыни!

Жиль думал об этом много дней, много недель.

- Я не хочу стать тем, чем был дядя, Колетта.

Она давно знала это, давно чувствовала, как он борется с собой. Наследство Октава Мовуазена пригибало его к земле. Жиль боялся, что его засосет, и все-таки почти сознательно, не щадя себя, погружался в болото.

- Послушайте, тетя...

- Что ты решил?

- Вы же знаете, я хочу уехать. Но...

Он видел, что она дрожит, что она беззащитна.

- Я хочу уехать с вами, как уехали мои родители, понимаете?

Он был не в состоянии выразить свою мысль словами. Ему хотелось передать ее образами, ощущениями, сменой света и тени.