Завещание ночи   ::   Бенедиктов Кирилл

Минуты через полторы мучительно захотелось сделать вдох. Я боролся с этим желанием, неторопливо скользя над своими подводными владениями. Еще через тридцать секунд судорожный спазм, сжимавший горло, исчез. Можно было подумать, что кто-то всунул мне в рот загубник шланга и я сделал большой глоток чистого кислорода. Только никакого загубника, естественно, не было.

Просто я мог не дышать под водой. И, наверное, мог не дышать в космосе. И еще, вероятно, не горел в огне.

Прикоснувшийся к Чаше получал в дар ощущение беспредельного, божественного могущества — испытываемое только один раз, это чувство могло потом измучить человека, как мучают нас воспоминания о давно прошедшей и самой прекрасной любви. Но те, кто сумел разбудить силы, дремавшие в глубине древнего артефакта, получали несравненно больше.

Когда-то старик Лопухин сказал мне, что Чаша на самом деле не похожа на то, что видят в ней люди, а имя это дано ей, поскольку выражает лишь одну из ее возможных функций — быть источником силы. Но я, молодой и глупый, не обратил на эти слова никакого внимания. Возможно, если бы я относился к Чаше по-другому, ее дары тоже были бы иными. Но я видел перед собой только Грааль, Чашу, дающую бессмертие. Что же еще она могла мне дать?

Я до сих пор не знаю границ своего бессмертия. И, честно говоря, не очень хочу устанавливать их опытным путем. Меня вполне устраивает то, что я выжил после пяти пуль, которые всадил в меня посланный Валентиновым киллер. Кстати, именно после этого небольшого недоразумения я окончательно передумал продавать ему Чашу.

С ДД мы довольно быстро пришли к соглашению. Чаша формально принадлежит ему, но хранится у меня. Он и не подумал возражать — по-моему, все пережитые летом 1991 года волнения навсегда отбили у него охоту к приключениям. Лет пять назад я присутствовал на защите его докторской диссертации. ДД был умопомрачительно элегантен и невыносимо солиден, всем своим видом свидетельствуя, что с исполнением желаний у него все в порядке.

Мое желание, разумеется, тоже исполнилось. Мы с Наташей замечательно прожили вместе два года, а потом на удивление спокойно расстались. Сейчас она где-то в Канаде, продолжает заниматься своей вечной мерзлотой в более комфортных условиях. Что касается меня, то я всегда предпочитал южные широты.

У меня было много времени на то, чтобы все обдумать. Мне кажется, что, если бы я более серьезно подготовился к встрече с теми силами, которые проникают в наш мир через двери, подобные Чаше, я сумел бы использовать их лучше. Королевская печать годится не только на то, чтобы колоть ей орехи.

«Знаете ли вы, где лежит темное дно потаенных желаний человека?» — спросил меня когда-то старик Лопухин. Я до сих пор не уверен, что знаю ответ, хотя это почти наверняка именно то место, которое Хромец называл обиталищем Ночи. Я понимаю его — он нырял, и ни разу не достигал дна, а значит, не находил успокоения. Надеюсь, мне повезет больше.

Лопухин говорил о трех Черепах Смерти. Один, утративший силу, был найден в Лубаантуне. Второй я уничтожил в подземельях объекта 66. Третий, как полагают, затерялся где-то в бескрайних болотах Западной Африки.

Но, может быть, и не затерялся. Какой-то похожий череп искали на Ближнем Востоке нацисты. Что-то скрывалось на дне Средиземного моря, в полулиге от мыса Осла, как поведал мне сегодня ночью Хейзингер. И я намеревался добраться до затонувших сокровищ византийцев, чего бы мне это ни стоило.

Мне, наконец, надоела зеленая полутьма придонных слоев, и я стал медленно подниматься к поверхности. Медленно — потому что даже обретенные мной способности не защищают от декомпрессии. Знаете, глухой бессмертный — зрелище достаточно жалкое.