Железяка и Баламут   ::   Иртенина Наталья

Даже если не умеет опознать рыбку, которая в собственном холодильнике полеживает. Специфика работы, знаете ли. Лично обнюхивать товар не приходится.

Лифт вознесся на шестой этаж. Железяка нацепил бэдж и подошел к столу охраны — отметиться в кондуите. Охранник, молодой, с залысинами, обычно индифферентный ко всему без исключения, проявил слабый интерес.

— Так это… есть уже.

Железяка не понял:

— Что есть?

— Отмечен приход. Ваш.

— Почему? — Железяка нашел свою фамилию в списке. В клеточке напротив в самом деле стоял знакомый росчерк. Число в углу листа — сегодняшнее. Но не мог же он прийти раньше самого себя, расписаться, а потом прийти во второй раз.

Ручка вывалилась из пальцев Железяки.

— Не знаю почему, а только вы уже пришли и давно работаете.

Железяка мужественно хмыкнул и огляделся. Нет, все на месте, ничего не изменилось со вчерашнего, никаких следов посторонних разлагающих влияний. Он бодро зашагал по коридору к рабочему месту. Но уже на полпути почуял неладное. Все, кто попадался навстречу, здоровались с ним тоном, полным разнообразных скрытых смыслов и, напротив, явного восхищения. Железяка почувствовал себя заблудившимся Ален Делоном, который, напившись одеколону, забрел в прогрессом забытую дыру — но не настолько забытую, чтобы там не было телевидения. И перестал чувствовать себя Делоном, когда увидел, кто сидит за его, Железяки, столом и сосредоточенно щелкает мышкой компьютера. Там расположился он сам. Собственной персоной.

Возле двери толклись сотрудники, тянули шеи, заглядывая внутрь, и говорили шепотом. В комнате никого, кроме «дубля», не было. Железяка опустился на стул у стены, внезапно ослабев на ноги. Зазвонил телефон, и «дубль» взял трубку. Долго слушал, потом начал отвечать. Железяка, несмотря на легкое недопонимание происходящего, убедился, что в рабочей ситуации «дубль» разбирается превосходно. Пожалуй, даже лучше самого Железяки. Дела, однако, это не облегчало, а напротив, усугубляло.

Вглядевшись, Железяка приметил еще одну, не менее странную вещь. Тело «дубля» состояло из отдельных точек, как картинка на экране, только это была объемная, трехмерная картинка и взаимодействовала она с реальными, материальными предметами. Железяка впал в тупую прострацию. Не то чтобы он был настолько самонадеян и считал себя незаменимым, совсем нет. Он всего лишь полагал, что каждый человек в наше просвещенное время обладает правом на неприкосновенную индивидуальность. Индивидуальность — это святое, и нельзя вот так просто взять и безнаказанно раздвоить человека, украв у него не только внешность, но и голос, интонации, жесты, манеры. Да еще и нагло оттереть с законного рабочего места.

Железяка снова с горечью почувствовал, как вокруг выжигается полоса отчуждения, отторгая все привычное и знакомое и зажимая его в клещи какой-то гадкой, противоестественной, бесчеловечной природы вещей Он встал со стула («дубль» не реагировал ни на что, кроме информации на экране и телефона), захлопнул дверь снаружи, лишив мнущихся у порога сотрудников пикантного зрелища, и пошел искать убежища в туалете.

— Железо! Ух! Здор о во!

В туалете на подоконнике курил Сева Маркин, человек-шкаф, за глаза прозванный «У. Ё. безнала».

— Салют, — заморожено отозвался Железяка и попросил сигарету.

У Севы жадно блестели глаза.

— Отмочил ты финт, Железо! Я тебя зауважал. Раньше ты мне хиляком казался, неподходящим для своей фамилии.

Железяка резко, глубоко затянулся, и дым с кашлем выстрелил в лицо Севе.

— Э, так ты ж не куришь. Железо!

— Какой финт? Что ты имеешь в виду?

— Что имею, то и в виду, — заржал Сева. — А то ты не знаешь что. Бота твоего я имею в виду. Всех ты здесь сразил наповал, Железо.