Жизнь Кости Жмуркина   ::   Брайдер Юрий

Сознание меркло, но не угасало, плавно уплывая в мир покоя и грез, где не было ни горя, ни тоски, ни боли, ни тяжких дум, ни угрызений совести.

— Ну все, оживай, брат. — Ермолай осторожно тронул его за плечо. — Закончено!

— Что закончено? — Костя открыл глаза, из запредельных просторов, населенных светоносными серафимами, сразу вернувшись на грешную землю.

— Все закончено. Друзьями мы можем оставаться и дальше, но это наша последняя встреча как врача и пациента. Будем считать, что ты здоров. Ты понимаешь, о чем я?

— Серьезно?

— Куда уж серьезнее. Скажи честно, ты любишь сейчас кого-нибудь?

— Не знаю… Разве что внучку. Хотя и стараюсь подавить это чувство самовнушением. Как ты учил.

— У нее по жизни все нормально?

— Да.

— А как насчет родины? Или бабы какой-нибудь? Про себя самого я уже и не спрашиваю.

— Затрудняюсь ответить. — Костя напряг память. — Как-то не задумывался.

— Ну а ненависть твоя знаменитая? Как она?

— А кого мне ненавидеть? Вроде все нормально… И вообще отстань. У меня сегодня голова что-то плохо варит.

— При чем здесь голова! Ненавидеть, как и любить, нужно всеми фибрами души и тела. До дрожи! До обморока! Как ненавидел протопоп Аввакум! Как любил Ромео! А если ты, брат, затрудняешься с ответом, то какая тут может быть любовь и ненависть…

— Устал я. И любить устал, и ненавидеть.

— То-то и оно. Я давно в тебе это подметил. А сегодня убедился окончательно. Все, опустел ты. Страх остался. Тоска. Но больше ничего. В этом смысле ты полный импотент.

Известие это оставило Костю совершенно равнодушным. Он почесался под рубашкой и стал обуваться. Потом спросил:

— Считаешь, твое шарлатанство помогло?

— Не знаю. И оно, конечно, тоже. Но и годы сказываются. К пятидесяти уже сила чувств не та. Только тебе какая разница? Главное, брат, ты никому не опасен. Проклятье снято. Радоваться надо, а ты нос повесил. Я ведь раньше, честно сказать, побаивался тебя. Всякий раз при встрече блок в своем сознании ставил. Щит от любви и дружбы.

— Нужен ты мне, костоправ несчастный.

— И на том спасибо… Ну давай отметим это дело. Закатимся в ресторанчик.

— Мне внучку надо из садика забрать.

— Нет проблем! Захватим ее с собой. Люблю женское общество.

— Не рано ли ей еще по ресторанам?

— Думаю, что от порции мороженого она по кривой дорожке не пойдет.

— Тогда пошли. Туда на автобусе час езды с двумя пересадками.

— Брат, я достаточно зарабатываю, чтобы взять такси…

Очкастая девочка, прищуром глаз похожая на деда, а изысканными чертами лица — неизвестно на кого, стояла за забором детского сада, вцепившись в его железные прутья, как в тюремную решетку. Даже не принимая во внимание очки, сразу было понятно, какая это умная девочка.

— Здравствуй, — сказал Ермолай, присаживаясь на корточки по эту сторону забора.

— Богаты, так здравствуйте, а убоги, так прощайте, — с достоинством ответила девочка.

— Читает все подряд, — сообщил Костя. — Вот до Даля на днях добралась.

— А как тебя зовут?

— Аурика.

—Странное имя.

— Ничего не странное! Это значит — золотая.

— Знал бы ты, сколько я сил положил, чтобы это имя отстоять, — добавил Костя.

— Хочешь конфетку? — Ермолай протянул ей карамельку, каким-то чудом завалявшуюся в его кармане.

— Не люблю сладкого. От него кариес бывает.

— Не любишь? — Ермолай подмигнул Косте. — А что ты любишь?

— Женщин об этом спрашивать неприлично. — Костина внучка поджала губы.

— Ну хоть деда своего ты любишь? — настаивал Ермолай.

— Я согласна его любить. При условии искоренения имеющихся недостатков. С перечнем он ознакомлен.

Ермолай в комической растерянности оглянулся на Костю, а тот только печально кивнул головой.

— А вот, допустим, ты полюбишь кого-нибудь, — зашел с другой стороны.