Зона бессмертного режима   ::   Разумовский Феликс

Отличный материал, герр штурмбаннфюрер, вы же знаете, что Равенсбрюк [6] всегда идет нам навстречу, выделяет для работы самые красивые экземпляры [7] .

Вот в том-то и дело, что материал отличный, самой-то – груди с кулачок, герпес, руки до колена, а коленки острые, неаппетитные, кажется, порезаться можно. Впрочем, нет, кости малого таза будут поострее, потравматичнее. Зато – нордический цвет глаз, черные петлицы и целая очередь воздыхателей чином не ниже капитана. Этих грязных, ограниченных, воняющих шнапсом скотов.

– Ну вот и славно, – одобрил доктор Брандт, – начинайте. Готовьте русского, инструктируйте барышень. А мы пока с коллегой пойдем покурим. Никотин, говорят, активизирует работу мозга. А, Вилли? Как у вас с полетом мысли? Летит? Далеко? И в какую же сторону? Не на Восток, надеюсь? – Он глухо рассмеялся, встал и похлопал доктора Шумана по плечу. – Пойдемте, пойдемте, покурим моих. Трофейных. Пахнет хорошо не только труп врага, но и его табак.

– Ну уж нет, Вальтер, не скажите, русские папиросы горлодернее фосгена. – Доктор Шуман с ухмылкой поднялся, привычно поддернул штаны и, торопясь, пригладил жидкие, зализанные набок волосы. – Впрочем, ладно, пошли. За компанию, говорят, и жид удавился…

– Э, Вилли, а не было ли у вас в роду евреев? Вы ведь человек компанейский, – пакостно выпятил губу доктор Брандт. Доктор Шуман что-то ему ответил, и так, зубоскаля, поддевая друг друга, они вышли из просторного застекленного бокса. Путь их лежал через зал, по краю бассейна, к узкой, ведущей на чердак лабораторного корпуса лестнице. Там с чисто немецкой аккуратностью было устроено место для курения – тазик с песком, ведерце с водой, банка-жестянка для собирания окурков. Каких либо скамеек не было и в помине, нечего рассиживаться, надо работать для Германии. Все очень по-нордически, конкретно и строго – делу время, потехе час.

– Прошу. – Доктор Брандт достал початую пачку «Кемела», с важностью протянул, стрельнул зажигалкой. – Это куда лучше русских папирос.

– Да, у Шелленберга губа не дура. Не зря он предпочитает именно эти сигареты, с верблюдом на пачке [8] , – согласился Шуман, с завистью вздохнул и, пустив в оконце струйку дыма, резко сманеврировал, отошел от темы: – А ведь в Буковый лес [9] пришла весна. Весна…

– М-да, тает, – придвинулся к оконцу доктор Брандт, прищурившись, затянулся и далеко плюнул в небо сквозь штакетник зубов. – Весна, природа. Против нее не попрешь. Как там у Гете-то? Весна, весна… Хм… Ну, не важно.

Перед ними расстилалась панорама мужского концентрационного лагеря Бухенвальд. Длинные, похожие на затонувшие баржи бараки, просторный, выложенный щебенкой аппельплац [10] , мощная, под высоким напряжением ограда – с вышками часовых, колючей проволокой и железными неприступными воротами. С внутренней стороны их украшала надпись: «Каждому свое». Дымили чадно трубы крематория, на спецвокзале, специально построенном в сорок третьем, выгружали поезда с новыми заключенными, столетний дуб, под коим отдыхал великий Гете, чернел огромным кряжистым скелетом [11] . А вокруг, за оградой с вышками, буйно пробуждалась жизнь – таял ноздреватый снег, на склонах живописного Эттерсберга, некогда воспетого тем же Гете, да еще и Шиллером в придачу, пробовали голос птицы, весело бежали ручьи. Будто совсем рядом, за колючей проволокой, не устроила себе логово смерть.

– Ну что, коллега, пойдемте работать, – изрек с напором, быстро докурив, доктор Брандт. – У Греты, думаю, все готово.

– Да, да, я сейчас, – затянулся Шуман, выпустил сизый дым, сунул фильтр от сигареты в банку. – Посмотрим на этого русского.

Посмотреть было на кого. Русский являл собой образчик человеческой породы – высоченный, широкоплечий, с отлично развитой мускулатурой.