Зона бессмертного режима   ::   Разумовский Феликс

Рецепт был прост, но требовал терпения: остекленевшую, ставшую каменной щуку требовалось раздробить, перетереть, сломать ей каждое ребрышко – словом, превратить замерзшую хищницу в кашу. Что Семен Ильич сейчас и делал, предвкушая, как закончит труд, посыплет перцем, помочит уксусом и… возьмется за ложку. Эх, да никакая путанка с патанкой и не сравнится.

– Да, а вот у нас в средней полосе хрен будет, а не патанка, – горько заметил Наговицын, тяжело вздохнул и сухо захрустел пудовыми, с хорошую кружку, кулаками. – Вернее, патанка из селитеров будет. О щучьей икре-пятиминутке я уже и не говорю. Всю экологию загадили, сволочи [18] .

Он жил в Сибири уже не первый год, но всегда при случае повторял: «Мы прорвемся, мы пскопские».

– Э, уважаемый Степан Игнатьевич, вы переходите на частности, сужаете проблему, – вклинился в общение эрудированный завхоз. – Что там Ленобласть, что там Нечерноземье. Паразитов хватает везде. Вот здесь в Сибири, например, на Оби и Иртыше почти каждый местный житель страдает описторхозом. Его вызывает паразит, э, дай бог памяти… а, метацекарий. Страшное, доложу я вам, Степан Игнатьевич, создание – обретается в печени или в желчном пузыре и способен выесть у человека почки. Тут уж, естественно, не до миндальничанья, не до компромисса, необходима экстренная полостная операция. А все дело в строганине, в замороженной рыбе, которую так любят здешние аборигены.

– В замороженной рыбе? – насторожился Небаба, угрюмо засопел и бросил фрагментировать многострадальную хищницу. – И в щуке тоже?

Что-то в нем было от ребенка, у которого отняли конфету.

– Да нет, в щуке навряд ли, – успокоил его Звонков. – К тому же эти метацекарий погибают при минус двенадцати. А сегодня ночью вроде бы было куда холоднее. Так что ешьте смело, никаких метацекарий. Ну, в худшем случае ленточные черви.

Бродов более в разговоры не лез, баловался чаем и испытывал какое-то сложное, многогранное чувство – то ли умиление, то ли восторг, то ли тихую радость, то ли профессиональную гордость. Как же все-таки славно, что у него есть проверенные товарищи, преданные друзья, и ведь не просто друзья, а друзья-однополчане. Не боящиеся ни бога, ни дьявола, ни океанских глубин, ни таких добрых с виду дрессированных дельфинов с укрепленными на головах жалами длинных игл-парализаторов. Да, как ни крути, а коллектив – это сила. И как ты ни крутись – один в поле не воин.

Наконец попили, поели, выразили гранд рахмат Раисе Дмитриевне, и Бродов, легко поднявшись, взглянул на «Омегу», на ту, которая на руке.

– Однако, братцы, время. Отваливаем через полчаса.

Второй хронометр, висящий на груди, времени не показывал и был носим исключительно на счастье – по центру его зияла сквозная отметина от зуба невоспитанной касатки.

– Есть через полчаса. – Кныш оскалился, Небаба кивнул, Наговицын сделался серьезен, и они резво, но без тени суеты двинулись готовиться к грядущему мероприятию. Бродов тоже отправился к себе, вдумчиво собрался, оделся поладнее и точно к сроку был уже во дворе, у дощатого навеса, где стояли снегоходы. Целая стая стремительных, проворных, даже внешне оправдывающих свое название механических зверюг [19] . Неприхотливых, выносливых, элитной породы, с приемистыми моторами, могучей подвеской, электрическим стартером и даже обогреваемыми ручками. Негреющие лучи солнца, пробиваясь сквозь щели, играли на глянце краски, отражались от зеркал. Ну, красота, ну, загляденье, и впрямь – машины-звери.

– Эх ма! – Бродов уселся на «огненного кота», Кныш, Наговицын и Небаба разместились на двух «пантерах» [20] , чиркнули стартеры, подхватили моторы, гусеницы с хрустом вонзили зацепы в снег. И понеслись навстречу местные красоты, и заклубился следом прозрачный стылый шлейф. Ели и лиственницы стояли в белых шалях, снега было полным-полно, лютый мороз потрескивал в оцепеневших дебрях.