Звездная месть (Книга 1)   ::   Петухов Юрий

Тем более, что на этой дикой глухой окраине была такая скукотища! Чуть светящееся защитное поле предохраняло тельце голыша от смертных объятий Пространства. Да и сами патрульщики вышли налегке, без скафандров они не собирались долго пребывать в пустоте, и их внутренних жизненных сил вполне хватало, чтобы какое-то время не ощущать холода Космоса, отсутствия внешнего давления и дыхательной смеси, они не были "амебами". Послушные киборги выполнили телепатический приказ Второго и подогнали почти вплотную к стоящим капсулу-катерок из подвесного бункера корабля чужаков. Первый собрался было положить голыша в капсулу - в единственный ее жилой отсек: анабиокамеру. Но Третий остановил его. - Пусть поглядит! Первый приподнял руку повыше, теперь голыш словно бы парил в черноте Пространства. Но по его живым и почти осмысленным глазенкам было видно, он что-то понимает, ощущает, он, скорее всего, даже признал своих распятых родителей, он смотрит на них и только на них, и лицо его меняет выражение... Первый допускал, что и животным дано ощущать кое-что, пусть рефлекторно, инстинктивно, но что-то они ведь чувствовали, ведь и амебе, когда ее давят, тоже неприятно, а как же! Но Первый знал и другое-амебам не место в Пространстве! И уж тем более на подступах к Системе! - Включай! Третий не прикоснулся к капсуле. Но из ее двигателей вырвалось пламя еще небольшое, напряженно подрагивающее, не достигающее пока распятых, и все же страшное, безжалостное. В пустоте Пространства не было слышно его рева, гуда. И от этого оно казалось еще страшнее. Третий немного отодвинулся - сквозь чешую голени он почувствовал надвигающийся жар. - Чего тянешь?! - не выдержал Первый. Ему надоело держать в вытянутой руке трепыхающееся тельце Голыша. Второй недовольно посмотрел на него. - Все должно быть по инструкции, - сказал он твердо, непререкаемо. Языки пламени выросли. В их ненормальном, неестественно ярком, ослепительном свете фигуры чужаков проявились констрастнее, словно стали больше, словно вырастали в размерах. Стекла шлемов утратили дымчатую пелену, и сквозь них проглянули лица - двуглазые, обтянутые такой же тоненькой светленькой пленочкой как и у голыша. Второй, стараясь придать голосу безразличие и монотонность, врастяжку проговорил:

- В соответствии с тридцать четвертым пунктом Всеобщей инструкции, непосвященные, достигшие пределов Системы, а также представители всех низших рас и всех пограничных подвидов высшей расы без исключения для их же блага подлежат разложению на составляющие или, в случае отсутствия аннигиляционных средств, обычному уничтожению в срок не позднее двух мегелей с момента обнаружения, исключения не допускаются... - Кончай, и так все ясно! Отблески пламени заиграли на чешуе и комбинезонах патрульщиков, на металлопластиковых конструкциях станции, на бледном личике голыша.

Он их узнал сразу. Даже сквозь темные стекла он увидел их родные добрые лица. А может. Ему только показалось, что Он их видит. Страшная холодная рука продолжала держать Его на весу. Но Он не боялся упасть. Ему казалось, что вот сейчас, через мгновение эта непонятная и неприятная игра закончится, что все будет как прежде, что Его подхватят большие теплые и мягкие руки, прижмут к груди, и Он забудет про все на свете, уснет, растворится в тепле. Но ничего этого не происходило. Наоборот, становилось все страшнее, непонятнее. Он молчал. Только смотрел, смотрел, смотрел, и... запоминал. Он не кричал, не плакал, не звал на помощь. Он лишь тянул руки к тем, кого любил. Но они не сдвигались с места, они не спешили Ему навстречу, не подхватывали Его, не прижимали к себе. Они только смотрели, смотрели на Него. И в ослепительном свете их лица становились все белее. Они что-то кричали - рты открывались, широко, но беззвучно.