Ошибка следователя   ::   Попов Виктор Николаевич

- Что же может не подтвердиться?

- Так я еще не знаю. Кстати, мы, заговорившись, не прошли еще речкинской хаты-то?

- Нет, сейчас за углом - третий дом на левой стороне.

Изба Речкина, вернее, его тещи Полины Васильевны Кондратьевой, как и большинство русских изб, состояла из кухни и горницы. Кухня Орешкина не интересовала - событие, ради которого они пришли сюда, произошло в горнице.

Горница, большая с белыми стенами комната, была обставлена просто и добротно. Кровать с горой пышно взбитых подушек и непременным кружевным подзором, кокетливо высовывающим свои язычки из-под сатиновою стеганого одеяла; комод, уставленный безделушками и рамками с фотографиями; вдоль стола - две длинные лавки; на стене, противоположной кровати, небольшой посудный шкафчик. В стекле шкафчика, у самого верха, отверстие, от которого разбегаются сеточки трещин.

Орешкин, внимательно осматривавший стены у потолка, остановился возле шкафчика, указал на замеченное им отверстие.

- Это у вас с того дня?

Он спросил так, словно давно был уверен в существовании следа от дроби.

- С того. - Полина Васильевна вспыхнула.

- Теперь чего ж плакать, мамаша, слезами горю не поможешь, рассудительно сказал Расторгуев.

- Послушайте, лейтенант, еще один вопрос. Когда вы поднимали труп, какая на нем была обувь?

- По-моему он был босой... или в носках... что-то не помню.

- Жалко... обстоятельство очень существенное.

- Не все ли равно - обутого человека застрелили или разутого. От этого ровно ничего не меняется, - пожал плечами Расторгуев.

- Самоубийцы, прежде чем выстрелить в себя из ружья, имеют привычку разуваться. Голыми пальцами, понимаете ли, удобнее нажимать курок. Притом как раз нижний - левого ствола. Полина Васильевна, когда увезли труп, вы носков около этого места не находили?

- Был один, как же... На пятке рваный еще. Катька тогда в больнице лежала, а меня покойничек-то просить стеснялся.

- Ну как, лейтенант, сделали вывод?

- Вы предполагаете, что мы имеем дело не с убийством, а...

- Ничего я не предполагаю. Так просто, к слову.

- Значит, я, по-вашему, неправильно вел дело? - вспыхнул Расторгуев. Этого не может быть.

- Почему же. В нашей практике всякое случается.

Пойдемте-ка обратно. Дорогой и потолкуем.

Полина Васильевна, привыкшая, что все посетители подолгу ее расспрашивают, очень удивилась кратковременности визита Орешкина. Закрывая за ним дверь, она неодобрительно посмотрела на широкую майорскую спину. Пробормотав что-то вроде: "И поговорить-то требует...", она заспешила к соседке. В каждодневных разговорах с ней она припоминала все новые и новые подробности о Ванюшке, который был хотя и шалопутным, но все же зятем.

Едва они вышли на улицу, Расторгуев нетерпеливо заметил:

- Каким же путем вы пришли к выводу о том, что этот случай самоубийство? Кстати, предупреждаю:

я могу не согласиться с вашим заключением.

- Это уж ваше дело. Но вначале все же выслушайте. Пришел я к этому выводу путем самых заурядных размышлений. Вы вот убедили себя, что Дмитриев убийца, и давай подгонять факты. Ну сами подумайте: ведь для того, чтобы убивать, надо иметь причину. Человек - не козявка, ту придави, никто не спросит. А здесь, глядишь, и самого к стенке поставят. Так вот: убивать Речкина у Дмитриева никаких оснований не было... Постойте, постойте, имейте терпение выслушать...

Так вот, оснований не было. Вы в своем заключении пишете: "Бросился с ножом". И вслед за этим: "Дмитриев нож выбил". А коли так, зачем же ему за ружье браться? Речкин, вы сами утверждаете, тщедушный был, Дмитриев же, видели, красавец какой - косая сажень в плечах. Выбил он у Речкина нож, схватил бы того в охапку, дал один, ну, в крайнем случае, второй подзатыльник и уложил бы спать. А вы пишете - за ружье схватился...