2012   ::   Михайлов Владимир Дмитриевич

У них всё так же, мы перезваниваемся. Вообще подвоза нет.

– Не помню, – сказала она, – чтобы в Москве такое было.

– Да говорят, там что-то…

Он не договорил: сзади сердито засигналили. Закрыл бак.

– Катись счастливо.

На этот раз завелось сразу.

5



А у Тима, занимавшего в мыслях и чувствах Анастасии не самое заметное место, перспективы и на самом деле возникли – ну, не скажем, что такие уж радужные, но, во всяком случае, многообещающие. И, к его чести, не случайно они появились, а благодаря его собственному уму и энергии. По заслугам.

Хотя на первый сторонний взгляд Тимофей Кузьмич Гущев в консалтинговой фирме, где зарабатывал себе на хлеб с намазкой, до сих пор на общем фоне политтехнологов невысокого ранга ничем не выделялся. Крупных кампаний ему не доводилось ни задумывать, ни планировать, находился он, как говорится, на подхвате, мастера этого дела его как-то не замечали, потому, может быть, что никто за его спиной не стоял и не продвигал, не был он ничьим сыном, ни даже племянником, хотя бы троюродным. То есть родители у него, конечно, имелись, всякой другой родни тоже хватало, но все они были такими людьми, которых, в их глухой провинции, сверху даже в упор и в микроскоп не видят. А это ещё хуже, чем если бы их и на самом деле не было, а был бы он младенцем найден в подъезде генеральского дома на Тверской. Тогда можно было бы конструировать своё происхождение, существовала бы некая таинственность, которая всегда привлекает. А если ты появился на свет законно и откровенно в районной больничке далеко-далеко, где кочуют туманы, то пробиваться можно только локтями и зубами. Если, конечно, чувствуешь, что и способностей, и воли, и энергии в тебе столько, что им просто необходим настоящий простор, иначе они тебя сожгут изнутри.

Но вот, похоже, пришла пора…

Тим снял трубку и набрал номер. Ответили не сразу, и Тимофей уже испугался было, что упустил время и нужный человек отправился уже «на верха», как он это называл, – чаще всего то была мэрия: общаться с сильными мира сего, ловить ветер и вовремя напоминать о существовании фирмы, готовой к услугам. Уедет – и поймать его сегодня окажется и вовсе невозможно.

Но после пятого гудка трубку всё-таки сняли.

– Гущев беспокоит, – сказал Тимофей не громко и не тихо – вежливо, чётко и в той интонации, с которой можно было одинаково естественно перейти (в зависимости от того, в каком настроении находился сейчас человек на другом конце провода) и на дружескую, полушутливую, на какую Тимофею давало право старое знакомство – ещё с поры, когда оба протирали штаны в одной и той же аудитории одной и той же Плехановки, – и, если окажется, что для общения в таком ключе сейчас не время, мгновенно перейти на манеру разговора снизу вверх, на «вы», с извинением, что побеспокоил не вовремя.

– А, – сказали там. – Ну, привет, привет.

Это был хороший ответ. Он означал, что вместо формального «Андрей Андреевич» к былому однокашнику с собачьей фамилией Полкан можно было обратиться с облегчённым «Андреич». Просто «Андрей» и даже ностальгическое «Андрюша» допускалось в последние годы лишь в случаях исключительных и уж никак не по телефону. Видно, запахло хорошим заказом. Слух оправдывался. Значит, самое время.

– Прости, Андреич, что отрываю от дел…

– Ладно, ладно. Я уж и забыл, когда ко мне в последний раз не по делу обращались… Так что там у тебя?

– Не телефонное, Андреич. Разреши подняться к тебе – на эти пять минут?

– Уже на четыре. Давай, только быстро.

В четыре минуты Тим не уложился – просто потому, что Андрей Андреич не позволил. Выслушал сперва, казалось, не очень внимательно, заранее скептически подняв брови; но оценил сразу, соображал он быстро.