Остаться в живых   ::   Валетов Ян

В следующем году, во время войны за торговый порт, его удачливый отец был найден в одном из карьеров Цементной долины со следами от раскаленных утюгов на животе и ягодицах, и семья так и не узнала, сохранил ли ее глава тайну швейцарских номерных счетов. Коммерческий директор порта был человек аккуратный и педантичный, никаких документов ни дома, ни на работе не держал и пуля, пробившая ему затылок, обрезала все концы.

Еще через два года, мать продала магазины и дачу, вышла замуж за заезжего голландца и, оставив сыну часть денег в виде наследства, навсегда уехала в далекий Амстердам.

Той же осенью, в возрасте двадцати одного года, Леха Пименов пришел в себя в больнице «Скорой помощи» после тяжелейшей автомобильной аварии, и обнаружил, что остался совершенно один, без профессии, денег, определенных занятий и мыслей о том, как жить дальше.

Три месяца в гипсе – достаточный срок, чтобы подумать о смысле жизни. Орган, ответственный за думанье, у Пименова отмер не окончательно. За окнами гудела и трясла крыши бора, свинцовые волны бежали наперегонки по Цемесской бухте. На подоконники ложилась серая цементная пыль, напоминающая Лехе запахом труп отца. Когда его нашли, он был больше похож на бетонного идола, чем на человеческое тело. Вспоминая об этом, Пименов, загипсованный с головы до ног, даже заплакал. Только плакал он больше от жалости к самому себе. За окном палаты скрипел обиженный ветром фонарь. По беленому потолку метались изломанные тени. Старая жизнь кончилась. Надо было все начинать заново.

Денег хватило, чтобы по старым отцовским связям выкупить в порту и отремонтировать древний водолазный бот, кое-как восстановить изуродованную «тойоту» и «смастерить» себе документы на судовождение.

До начала сезона Пименов «таксовал», возя пассажиров в Геленджик, Анапу и Краснодар, а когда пригрело солнце, начал предлагать морские прогулки и погружения с аквалангом понаехавшим в город курортникам. Расчет, как ни странно, оказался верным. Пузатая, как мультяшный буксирчик, «Тайна», пользовалась популярностью – клиенты находились почти ежедневно. Волны качали ботик, стучал компрессор, нагнетая сжатый воздух в исцарапанные баллоны, пахло сушеной ставридкой и водорослями.

Море лечило раны тела – Леха окреп, поднакачал мышцы, раздался в плечах, что называется – заматерел. Даже шрамы – и те стали постепенно рассасываться, а вот раны души…

С этим было потяжелее.

Ночью, лежа без сна, в некогда шикарной, а теперь запущенной квартире родителей, он часто вспоминал упущенные шансы стать уважаемым и богатым. И Изотову, почему-то, тоже вспоминал. Даже запах от ее разгоряченного сексом тела – пряный, чем-то напоминающий сладкую горечь корицы, которой Лехина бабушка присыпала домашние пироги. В такие моменты Пименов особенно остро ощущал себя неудачником.

Он взял себе за правило не держать в квартире водку. Чтобы не напиться «в смерть», когда приходила тоска. Жалость к себе помогала ему не делать новых глупостей.

Леха стал мрачен и ощущал себя много старше своих лет.

Бывшие собутыльники – новороссийская золотая молодежь, встреч избегали, ухмылялись в спину и сочувственно похлопывали по плечу, когда от разговора было не отвертеться. Женщины Пименовым особо не интересовались – после аварии его тело напоминало тело Франкенштейна из одноименного фильма. Шрамов Пименов очень стеснялся.

Бизнес его процветал.

Он открыл счета в банке. Платил долю налоговикам и бандитам. Был в ровных, хороших отношениях с «погранцами» (которым тоже платил) и портовым начальством (им он платил с самого начала). И, все без исключения, от ментов (которым он платил по случаю) до проституток (которым платил регулярно), называли Губатого Леху серьезным мужчиной.

Лето было похоже на лето. Год был похож на год.