Gesellig   ::   Малахов Олег

А окунаясь в мир иной, светлый, в мир истинной красоты и подлинности форм, я ощущаю, что моя душа не принимает его, и природа отторгает мою сущность, искалеченную всем человеческим, внутричеловеческим, получеловеческим, неожиданно античеловеческим. Я городская единица, индустриальный или постиндустриальный, аморальный, эфимерный, аморфный, технологизированный выродок.

Становилось поздно. Пьеру необходимо было чем-то заняться, исчерпать на некоторое время свою грусть. В своей безысходности он походил на без пяти минут самоубийцу.

Становилось холодно. Блистательный Париж, освещённый тысячами огней, кишащий людьми, безучастно слушал плач и наблюдал за страданиями личности. Пьер брёл в сторону Монмартра, он утешался величественным и до боли близким и родным Basilique du Sacre-Coeur. Смотря на белые купола, на магические ступени Собора Святого Сердца, Пьер думал о своём сердце и о своей душе. И в желудочках его сердца неистово циркулировала кровь, и душа разрывалась от святой ярости. Им правили чувства, характерные для современного человека, чувства обречённого человека, опустошённого и покинутого, человека, жаждущего радости в будущем и постоянно разочаровывающегося в настоящем.

Мы живём в эру протекционизма. Мы пытаемся защитить себя и окружающих. Мы горим желанием спасти мир от экологической катастрофы, от болезней, бичующих людей на всех континентах, от войны, от голода, недоразвитости, царящих во многих отсталых странах.

Кто спасёт Пьера от одиночества? Кто подарит ему надежду на жизнь, войдя в его жизнь?

Странно, но любви без боли не бывает, как внешней, так и внутренней. Боль и боязнь боли нас преследует всю жизнь. Аура боли окутывает человека. А я пью чай в полвторого ночи. Сегодня в моей стране будет ветреный день. А завтра я встану рано и выйду на улицу. Утром я опять буду пить чай. Пьер же вновь придёт к Собору Святого Сердца. Он не пользуется фуникулёром, чтоб взбираться к белоснежному чуду. Он будет молча, медленно, как будто в забытьи, преодолевать ступени. Упоение. В стуже, в порывах ветра, в срывающемся дожде он ощущал неотвратимую изменчивость мира, он погружался в стужу, застывал в ней. Упоение.

А эстету нравилось просто жить, не начиная ничего с начала; он внедрялся в ткань существования...

...Патриция откроет глаза. Постель Фабриса на полу, у него мало мебели. Патриция соскользнёт с мягкой постели и проникнет в душевую. Пар будет щекотать ей нос. Она будет петь песни Мередит Брукс. Зашелестит полотенце, бельё плотно обтянет грудь и бёдра Патриции. Вскоре она сварит кофе, захрустят тосты и печенье. И войдёт Фабрис, герой её иллюзий, герой из сказки наших дней. А может быть, и не герой вовсе.

Вот эстет - герой. Он пишет письмо матери. Сегодня он в Риме, через два дня - в Женеве, а потом - в Праге, в Непале, в Австралии. Бешеная, беспокойная жизнь у эстета.

А Бернар вернулся к Николь. Она почти не заметила его исчезновения. Ей было всё равно, но она осталась с Бернаром, и у них вновь были приятные моменты в жизни. Они вновь любили друг друга в неизвестных отелях, убегая от вчерашних запахов и сплетен.

И Пьер героически боролся с истерикой своего внутреннего мира. И проигрывал... Общался с проститутками, случайными людьми. Погряз в наркотиках, алкоголе, хиромантии. А после люди просто перестали случаться в его жизни. И ему снилась Николь, и он знал, что она могла быть с ним; наверное, он просто тешил себя этой мыслью. Потом он уехал в славный городок Шербур. Познакомился с некой Лизет, или Изабеллой, или Мелиссой и долго занимался с ней любовью, он стервенел от страсти. Ошеломлял её своим неистовством, чуть не растерзал. Пьер, мой Пьер, дружочек. Ой неприятны мне результаты анализов. Говорили тебе: герой. Ты млел, а сам говорил себе: неудачник. Лизи-Белла-Мелисса была в недоумении, расплакалась, бедняжка. Содержание в крови R4 критическое.

Больно эстету. Мама не ответила ему на письмо, а он не видел её уже два года.