Бедняков не убивают   ::   Сименон Жорж

Он написал в заявлении, что собирается обосноваться у себя на родине: в Оверни, кажется, или в Кантале, сейчас уже не помню...

- Касса у него всегда была в порядке?

Мосье Мовр даже слегка подался назад, точно ему нанесли личное оскорбление.

- Простите, у нас таких вещей не бывает.

- А вам никогда не приходилось слышать, будто у мосье Трамбле есть любовница или что он предается какому-нибудь пороку?

- Нет, мосье. Никогда. И я убежден, что с ним этого не могло быть.

Коротко и ясно. И если Мегрэ не желает понимать, что он заходит слишком далеко даже для комиссара сыскной полиции... Однако Мегрэ не сдавался:

- Странно... Дело в том, что в течение семи лет, до вчерашнего дня включительно, мосье Трамбле каждое утро уходил из дому и отправлялся на работу к вам в контору и каждый месяц приносил жене жалованье.

- Прошу прощения, но этого не может быть. Ему недвусмысленно указывали на дверь.

- Значит, это был образцовый служащий?

- Отличный служащий.

- И в его поведении не было ничего...

- Нет, мосье, ничего. Прошу извинить, но меня ожидают два оптовых покупателя из провинции, и...

Уф! Ну и духотища! Почти как в комнатках на улице Де-Дам. Приятно было очутиться снова на воздухе, снова увидеть свое такси, шофера, уже успевшего выпить в соседнем бистро стаканчик минеральной воды и теперь вытиравшего усы.

- Куда прикажете, мосье Мегрэ? - Все шоферы знали его, и это как-никак тоже было приятно.

- На улицу Де-Дам, старина...

Так-так, значит, семь лет подряд этот самый Морис Трамбле уходил в положенное время из дому и отправлялся к себе на работу, и семь лет подряд...

- Остановишься где-нибудь по дороге, я заскочу выпить у стойки...

Перед встречей с мадам Трамбле и господами из прокуратуры, которые, должно быть, уже толкутся в квартирке на улице Де-Дам.

"Бедняков..."

Только таким ли уж он был бедняком, вот в чем вопрос.

II. Убийца с больной печенью и любитель канареек

Что с тобой, Мегрэ? Ты не спишь?

Было, наверно, около трех часов ночи, а Мегрэ все еще продолжал ворочаться с боку на бок в своей постели, весь в испарине, хотя открыты были оба окна спальни, выходивших на бульвар Ришар Ленуар. Несколько раз он уже начинал засыпать, но едва только дыхание жены рядом с ним становилось глубоким и ровным, как он снова, против собственной воли, принимался думать опять и опять об этом Трамбле, о своем бедняке, как он теперь про себя называл его.

Тут что-то было не так, ускользало, как в несообразном сне. И Мегрэ опять возвращался к исходному пункту. Половина девятого утра. В квартирке на улице Де- Дам Морис Трамбле кончает одеваться. Тут же рядом унылая мадам Трамбле - теперь Мегрэ уже знал, что ее зовут Жюльеттой, то есть самым неподходящим для нее именем, - итак, тут же рядом унылая Жюльетта в бигуди, со взглядом великомученицы, пытается утихомирить расшумевшихся детей, но в результате гвалт становится еще громче.

"Он не выносил шума, господин комиссар..."

Почему именно эта деталь поразила Мегрэ сильней всего остального, что он там услышал? Почему в полусонном забытьи память его возвращалась к ней снова и снова? Не выносить шума - и жить на улице Де-Дам, многолюдной, бойкой и тесной, да еще с пятью детьми, которые только и делают, что задирают друг друга, и с этой Жюльеттой, которая не знает, как их унять...

"Он одевается... Хорошо, дальше... Бреется - через день, по словам Жюльетты. Выпивает чашку кофе с молоком и съедает два рогалика... Выходит на улицу, идет к бульвару Батиньоль и на станции Вильер садится в метро..."

Всю вторую половину дня после посещения фирмы "Куврэр и Бельшас" Мегрэ просидел у себя в кабинете, занимаясь текущими делами. В это время вечерние газеты по просьбе полиции уже печатали на первых полосах портреты Мориса Трамбле.