Отравители   ::   Сейерс Дороти Ли

— Я просто не в силах вывести эти сорняки, — заявила она. Мистер Маммери вспомнил про яд для сорняков и разрекламировал ей результаты.

— Но ведь это ужасно! — вытаращилась на него миссис Уолбек. И содрогнулась. — Я и за тысячу фунтов не держала бы это у себя, — сказала она твердо.

— Ах, — сказал он. — Ведь мы же храним это вдали от дома. Если бы даже кто-то неосторожный…

Внезапно он замолчал. Воспоминание о плохо закрытой банке возникло вдруг, как будто где-то очень глубоко в мозгу произошло невидимое столкновение понятий. Он больше ничего не сказал и пошел на кухню за газетой; чтобы завернуть цветы.

Из окна салона, очевидно, увидели их, так как, когда они вошли, молодой Уолбек уже стоял и держал Этель за руку, прощаясь с ней. С тактичней торопливостью он увел свою мать, и мистер Маммери вернулся в кухню, чтобы убрать газеты, которые достал из выдвижного ящика. Убрать и немного внимательнее просмотреть их. Что-то в них поразило его, и ему хотелось удостовериться. Он внимательно просмотрел газеты страницу за страницей. Да… он не ошибся. Все снимки мисс Эндрюс, каждый абзац, каждая строчка, касающиеся отравления в Линкольне, были старательно вырезаны.

Мистер Маммери сел возле кухонной печи, словно ему необходимо было согреться. В желудке у него как будто залегла глыба чего-то холодного… он не торопился дознаться, чего именно.

Он пытался вспомнить лицо мисс Эндрюс на снимках в газете, но — увы! — у него была плохая зрительная память. Он помнил, что говорил Бруксу что-то о ее «материнской внешности». Потом попытался подсчитать, сколько времени прошло с момента ее исчезновения. Почти месяц, — сказал Брукс, — а это было неделю назад. То есть сейчас минуло уже больше месяца. А он только что выплатил мисс Саттон зарплату за месяц работы.

В его мозгу билась мысль: Этель! Любой ценой он должен справиться с этим чудовищным подозрением. Уберечь ее от шока и тревоги. Ну, и еще он должен быть уверен во всем. Увольнение с работы, в порыве необоснованной паники, единственной приличной кухарки, которая им когда-либо попадалась, было бы незаслуженной жестокостью по отношению к обоим женщинам. Если он сделает это, то только под свою ответственность и без всяких объяснений; нельзя, чтобы Этель ощутила чувство страха. Как бы он это ни сделал, не обойдется без неприятностей. Этель его не поймет, а он ей не скажет.

Но если, предположим, что-то было бы в его кошмарном подозрении, то как он мог подвергать Этель такой страшной опасности, допуская присутствие этой женщины в доме хотя бы на минуту дольше? Он подумал о семье в Линкольне: муж умер, жена чудом уцелела. Уж лучше любой шок или риск.

Мистер Маммери вдруг почувствовал себя страшно одиноким и измученным. Перенесенная болезнь ослабила его.

— А это недомогание… когда оно началась? Первый приступ случился три недели назад. Да, конечно, но у него всегда была склонность к гастриту. Приступы холецистита. Может, не такие сильные, как в последнее время, но несомненно холецистита.

Он взял себя в руки и довольно грузной походкой прошел в гостиную. Этель сидела, съежившись, в уголке тахты.

— Ты устала, дорогая?

— Да, немного.

— Эта женщина замучила тебя своей болтовней.

— Да, — она устало пошевелила головой, покоящейся на подушках. — Все время об этом ужасном деле. Не люблю слушать, когда говорят о таких вещах.

— Ну конечно. Но когда что-то подобное происходит по соседству, люди так или иначе болтают и сплетничают. Хоть бы ее, наконец, поймали, нам бы стало легче. Даже страшно подумать…

— Я не хочу думать о таких гадостях. Это, должно быть, ужасное существо.

— Ужасное. Брукс недавно сказал…

— Мне нет дела до того, что он сказал. Я вообще не хочу об этом думать. Оставь меня в покое.