Отравленный пояс   ::   Конан-Дойль Артур

Не думаете же вы, что он серьезно верит во всю эту чепуху насчет изменения в эфире и угрозы, нависшей над человеческим родом? Что может быть глупее всей этой дребедени?

Он сидел, как старый белый ворон, каркал и трясся от насмешливого хохота. Я пришел в гнев, когда услышал, в каком тоне он говорит о Челленджере. Было совершенно неприлично так говорить о человеке, которому мы обязаны были своею славою. Я хотел уже гневно ответить ему, когда меня опередил лорд Джон.

- У вас уже однажды вышла схватка с Челленджером, - сказал он резко, и через десять секунд вы лежали на обеих лопатках. Я считаю, профессор Саммерли, что он сильнее вас и что вам было бы лучше всего посторониться перед ним и не задирать его.

- Кроме того, - прибавил я, - он был нам всем верным другом. Каковы бы ни были его недостатки, он откровенный, прямой человек и никогда не стал бы говорить о своих спутниках что-нибудь дурное за их спиной.

- Дельно сказано, мой мальчик! - воскликнул лорд Джон Рокстон. Затем он, приветливо улыбаясь, похлопал по плечу профессора Саммерли. - Вот что, Herr Professor, не будем ссориться, мы ведь слишком много пережили вместе! Но Челленджера не трогайте, потому что этот молодой человек и я неравнодушны к старику.

Саммерли не был, однако, расположен пойти на мировую. Лицо его было холодно, как лед, и он не переставал дымить своей трубкой.

- Что касается вас, лорд Рокстон, - прокаркал он, - то вашему мнению в научных вопросах я придаю ровно столько же значения, сколько вы придавали бы моему мнению, например, насчет нового охотничьего ружья. У меня есть свое мнение, сударь мой, и я умею его отстаивать. Неужели же потому, что я однажды ошибся, я должен на веру принимать все, чем этот человек желает нас угощать, хотя бы это была невозможная чушь, и не имею права на собственное суждение? Уж не нужен ли нам некий научный папа, чьи непогрешимые заключения должны быть принимаемы без возражений бедной, смиренною паствой? Заявляю вам, господа, что у меня самого есть голова на плечах и что я считал бы себя снобом и рабской душонкою, если бы не шевелил собственными мозгами. Раз это доставляет вам такое удовольствие, то сделайте милость, верьте в линии Фраунгофера и в то, что они расплываются в эфире, и во всю остальную дичь, но не требуйте, чтобы люди старше и опытнее вас сумасбродствовали вместе с вами. Разве не ясно как свечка, что если бы эфир изменился, как он предполагает, то это отразилось бы гибельно на здоровье людей и сказалось бы и на нас самих? - Он рассмеялся, шумно торжествуя по поводу собственной аргументации. - Да, господа, в этом случае мы бы не сидели здесь в поезде железной дороги, мирно обсуждая научные вопросы, а замечали бы явные признаки отравления. Но скажите, пожалуйста, в чем усматриваете вы признаки этого "яда", этого "космического разложения"? Отвечайте мне на это, господа! Отвечайте! Нет, я прошу вас не увиливать, я настаиваю на ответе!

Я сердился неописуемо. В поведении Саммерли было нечто заносчивое и вызывающее.

- Я полагаю, что вы были бы несколько сдержаннее в своих замечаниях, если бы точнее были осведомлены о положении вещей.

Саммерли вынул трубку изо рта и вытаращил на меня глаза.

- Простите, милостивый государь, что угодно вам сказать этим несомненно дерзким замечанием?

Я вкратце сообщил о странной эпидемии среди туземцев Суматры, а также о том, что на Зондских островах внезапно погасли маяки.

- Есть же пределы и для человеческой тупости! - крикнул Саммерли, все больше приходя в ярость.