Virago   ::   Копылова Полина

За высокими спинками скамей совсем не было видно темных обширных нефов, полных народа, а впереди – близко – сиял алтарь, где спешили с последними приготовлениями служки, и собор казался меньше, чем был на самом деле… Белоствольный лес витых колонн поддерживал своды, тонувшие в желтоватой мгле. Тонкий глянцевитый орнамент оплетал сплошной вязью полукупол над алтарем. Алессандрина вглядывалась в орнамент, по извечной людской привычке вычленяя из многих линий знакомые очертания – какой-нибудь пальчатый фиговый лист, или фигурку зверя. Очень скоро у нее заболели и набрякли слезами глаза, а орнамент заколебался и зарябил. Она отвернулась.

Настроения молиться не было – не шел из головы чудной сон про торнадо. Да она и не молилась, как люди молятся, полагая, что с Богом можно говорить только мысленно, да и то не во всякое время. Однако она весьма непринужденно и сосредоточенно проделала в течение часа с лишком, пока длилась месса, все то, чего ждут от набожной прихожанки, краем уха слушая, как бормочет молитвы мессер Федерико. Дома, стоя в церкви мессу, можно было заодно узнать все городские тайны. Здесь отвсюду текла слитная молитвенная латынь, любое постороннее слово резануло бы слух, как тихо его не прошепчешь, любое лишнее движение головы, кроме земного поклона, было бы замечено. А стоило поднять голову, как проклятый орнамент всеми своими острыми углами впивался в зрачки.

Наконец, все хором выдохнули «Amen!», Алессандрина – с тайным облегчением, и тут же ее локтя коснулся предупредительно подставленный локоть посла:

– Пойдем, – коротко сказал мессер Федерико и, легко ступая по истертым плиткам, она пошла.

– Какой странный собор, дядюшка, – заметила она, опустив для краткости «достопочтимого», – все нефы одинаковые, и…

– Это бывшая мечеть, – оборвал он ее размышления, – если угодно, я вам расскажу после… Целую руки вашей светлости! – нараспев обратился он к рослой разряженной женщине, рядом с которой Алессандрина показалась девочкой, и с чувством приложился к милостиво протянутой руке.

Дама выжидательно улыбнулась.

– Вы с каждым днем расцветаете, ваша светлость… Позвольте мне представить – моя племянница, мона Алессандрина.

Алессандрина присела в очень-очень низком реверансе, помня, что кастильцы – ценители церемоний.

– Рада приветствовать вас, дон Федерико, и вас, донна Алессандрина, – дама в ответ поклонилась только слегка. Она говорила с очень сильным акцентом, и была красива. И глупа, если это о ней упоминалось вчера за обедом. Алессандрина прикинулась очень скромной племянницей сиятельного посла, чтобы беспрепятственно слушать, о чем будут говорить мессер Федерико и красивая синеглазая донна, не уступающая ростом мужчине.

– Донна Алессандрина, прошу вас не брать пример с вашего дядюшки, и звать меня донна Элизабета, а не «ваша светлость», – видно было, что фраза далась ей с некоторым трудом. Алессандрина поблагодарила за честь.

Они сошли с паперти, раздавая монеты осаждающим со всех сторон нищим. Донна Элизабета была не слишком щедра, и нищим пришлось удовольствоваться медяками. А внизу у ступеней донну Элизабету ожидала свита – не меньше двадцати всадников, и ее собственная белая арабская лошадка, на длинной черной попоне которой красовался герб – алый орел, с девизом: «Все что хочу – найду, все что найду – возьму!» Мессер Федерико помог донне сесть в седло, расцеловал ей на прощание руки и шитый стеклярусом подол, Алессандрина присела.

– Какова? – спросил он уже в носилках.

– Красива. Богата. Скупа. Об остальном я не успела составить мнения. Она грандесса?

– Да, грандесса. Маркиза Морелла и графиня д'Агилар. Действительно, богата. Не сказал бы, что скупа, но бережлива. И очень приближена Ее Высочеством, очень. Я бы сказал, чрезмерно приближена. Не проходит и дня без того, чтоб королева не сказала о ней доброго слова, а за королевой повторяет весь двор. Потому не скупитесь на добрые слова.