Дневник Васи Пупкина   ::   Экслер Алекс

Причем Толян не делал из факта своего сочинительства какого-либо шоу. Просто приходил на репетицию, напевал очередную свою поделку, подыгрывая себе на гитаре, а потом мы вместе перекладывали это все на электроинструменты. Стихи у Толяна были так себе, тем более, что он не сильно дружил с русским языком, но песенки получались довольно ритмичные и народу нравились. Многие даже думали, что это не наши сочинения, а какого-нибудь известного ансамбля.

– Ну раз сочинил, – рассудительно сказал Толян, – тогда давай пой. А мы послушаем и решим – подойдет или не подойдет.

– Как это "не подойдет"? – возмутился Колян, холодея даже от намека на подобную несправедливость. – Твои песни почему-то все подходят. А моя, видите ли, не подойдет.

– Во-первых, – объяснил Толян, – никто не запрещает обсуждать мои песни. Во-вторых, может быть ты ее все-таки споешь, а то пока не очень понятно, что мы вообще обсуждаем.

Колян насупился, достал какую-то тетрадку, взял гитару, долго пристраивал тетрадку с гитарой у себя на коленях и, наконец, запел… Песенка была, прямо скажем, так себе. Какой-то невнятный текст о том, что, дескать, "снова нас судьба зовет в дорогу" и "придется все начать с нуля". А припев – так вообще демонический, причем повторялся он раз двадцать:

Ноль – не провал.

Ноль – не предел.

Ноль есть начало всех наших дел.*

Наконец, Колян допел до конца. Воцарилась глубокая поэтическая тишина. Толян внимательно смотрел Коляну в глаза. Тот занервничал. Потом жалко улыбнулся и дрожащими губами спросил:

– Ну?

– Знаешь, Колюнь, – ласково сказал Толян, продолжая все так же пристально смотреть на басиста, – этот кошмар я не буду исполнять даже под угрозой совместного концерта с Димой Маликовым.

На мой взгляд, Толян был излишне резок. Конечно, Колян принес явную лабуду, но и у Толяна тоже были не шедевры.

– Толь, – сказал я из-за своих барабанов. – А почему бы и не сыграть это дело? Слова, конечно, не фонтан, но песенка довольно ритмичная. Пускай народ попрыгает.

– Что? Попрыгает? – вдруг заорал Толян. – Мы что – ансамбль для прыгалок, что ли? Мы – музыкальный коллектив с уже устоявшимися традициями! Я и не позволю менять эти традиции в угоду какой-то попсе!

– Что? – в свою очередь заорал Колян. – Это я-то попса!

– Именно! – продолжал орать Толян. – Именно ты – и есть попса! Ноль, блин, не провал, ноль, блин, не предел! Иди математику учить, Пушкин.

Колян аж задохнулся от возмущения.

– Вот так значит? – тихо сказал он. – Я, значит, фиговый поэт, а ты у нас – Роберт Евтушенкович Лермонтов? Да ты прочитай, что сам пишешь! Народ, когда под этот кошмар танцует, себе все мениски вышибает.

– А что я пишу? – в запальчивости спросил Толян.

– Вот, пожалуйста, – ответил Колян. – Читаю:

В последний путь корабль провожая,

Моя душа без умолку поет.

И берега печально покидая,

Мой бриг пустынный в даль плывет.

– И что? – довольно спросил Толян. – Какие будут претензии? Чудесные и очень лиричные строки. Правда, Васек? – обратился он ко мне.

Я неопределенно хмыкнул.

– Толян, – язвительно спросил Колян. – Ты вообще в курсе, что такое – последний путь?

– Ну, это когда кто-нибудь куда-нибудь уходили или уплывает и больше не вернется, – объяснил Толян.

– Ну да, – согласился Колян. – Последний путь – это уход в могилу.

– Да? – удивился Толян.

– Именно, – подтвердил Колян.