Грешные души   ::   Влодавец Леонид Игоревич

Почтили вставанием безвременно ушедших из жизни Августа Октябревича и Светозара Трудомировича, а также героически погибших при спасении жизни ребенка Колышкина и Лбова.

От имени отдыхающих выступила старушка Агапова, которая сердечно поблагодарила весь трудовой коллектив, его покойного и нынешнего директоров, руководство предприятия «Интерперестрой лимитед», а также партию, правительство и лично товарища Ельцина за заботу о культурном отдыхе трудового народа, пожелала всем дальнейших успехов в деле построения рыночной экономики и правового государства и под финиш провозгласила: «Да здравствует капитализм — светлое будущее всего человечества!» Зал взорвался аплодисментами, разбудил дремавшего деда Агапова, который спросонок вскочил и заорал: «Слава великому Сталину, ура!»

Потом были танцы и последние прогулки по берегам озера, а наутро все принялись сдавать белье и разъезжаться.

Котов садился в свою «восьмерку». Валя Бубуева зажав в руке листочек, где Котов косо начеркал свой адрес и телефон, со странной улыбкой смотрела на него, стоя в трех метрах от машины. Все было уже сказано, все обговорено. Осенью, когда наплыв отдыхающих спадет, Котов ждал Валю в Москве. Это время — месяца полтора — отводилось ей на раздумье.

Вот как раз думать Валя плохо умела, точнее, считала, что если нужно думать, то лучше от такого дела отказаться сразу. Поэтому она твердо решила, что едва Котов исчезнет из пределов видимости, тут же порвет записочку с адресом и телефоном и никогда-никогда не вспомнит о том, что такая записочка была.

А Владислав думал о том, почему он сейчас, прямо сейчас, не хватает Валю за локоть, не втаскивает в машину и не увозит ее, как лихой джигит. Котов знал, что с этой женщиной он отчего-то связан крепче, чем с другими, например, с той же Надей Пробкиной. И знал, что если сейчас усадит Валю рядом с собой, то она не будет упираться и кричать: «Караул, насилуют!» Вероятно, будь ему двадцать пять, тридцать или даже тридцать пять, он поступил бы именно так. Но ему было почти сорок, а потому не заглядывать вперед он не мог. Что-то в этом было преступное и опасное — делать шаг, не задумываясь, каким будет следующий.

Котов догадывался, о чем сейчас думает Валя. Да, она ждет небольшого безумства, маленького чуда. Конечно, предложи он сейчас уехать с ним, она бы замахала руками и стала говорить, что у нее еще белье не поглажено. Нужно было просто хватать ее и сажать в машину, не обращая внимания, если она начнет упираться и бормотать: «Ты что, сдурел?»

Но что потом? В городе у Котова дела, дела и еще раз дела. У него и вечером не умолкает телефон, скрипит принтер, разрывается телефакс, потому что городская квартира Котова и офис «Агат-Богата» — это тождественные вещи. А новый офис пока еще в отделке и ремонте. За время отпуска Котову удалось забыть об этом, но чем ближе был конец путевки, тем чаще он думал о работе. И уже не очень много места оставалось для мыслей о Вале, о домашнем очаге. И еще меньше места Валя будет занимать в Москве в смысле того внимания, которое он сможет ей уделить. Кроме того, если здесь, на природе, разница в интеллектуальном уровне особенно не сказывалась, то как будет в городе?

Котов не особенно лез «в светское общество», но друзья у него были, как правило, с высшим техническим образованием, а некоторые — даже с высшим гуманитарным. Первых он понимал и хорошо с ними общался, вторых побаивался — ведь они знали немало такого, о чем Котов представления не имел. Правда, они не знали того, что знал Котов, но ведь не будешь же болтать на дружеской вечеринке о компьютерах! А вот беседы и споры об истории и политике — тема благодатная, особенно после ста граммов.