Изнанка экрана   ::   Марягин Леонид

 — Генеральная репетиция! Машины, пошли!

Ефим Давыдович с удовлетворением наблюдал движение в кадре.

Хлопушка «Цена человека».



На фоне тюремной стены затылок героини Эллы. Внезапно она поворачивается, смотрит прямо в камеру и почти кричит:

— Пустите, пустите меня к нему! Он должен знать, что о нем кто-то думает! — Она проглотила слезы и уже шепотом произнесла: — Что кто-то помнит! Помнит!

В белом халате, накинутом на плечи поверх флотской суконки, Сева разговаривал с Васей Завирюхой у окна в коридоре больницы.

— Меня смотрел академик. Сказал, что будет думать, что со мной делать, — доложил Завирюха грустно.

— Даст бог, тебе повезет...

— Я не знаю, что мне даст бог, но тебе — уже спасибо. Без тебя я бы года три ждал сюда места.

— Просто случай... Улучил момент, когда секретарша повисла на телефоне, и рванул прямо в кабинет к академику. Ну а он тоже когда-то служил на флоте, — пояснил Сева причину успеха своей «акции».

— И никакого звонка или письма от твоего народного артиста не было? — недоверчиво уточнил Вася.

— Я к нему не обращался.

— Почему?

— Надоело ходить на коротком поводке! Хочется самому хоть что-то сделать!

Давыдович, восседая в брезентовом кресле, привычно спрашивал оператора:

— Проекция на рисунок стены есть?

— Есть, — успокаивал Вадим.

— Еще дубль для гарантии.

— Тогда перезарядка.

Сева появился перед креслом шефа.

Тот смерил его насмешливым взглядом.

— Осчастливил нас! Явился, наконец, на работу!

— У меня была серьезная причина.

— Слышите, — Давыдович встал с кресла и говорил, чтобы слышала вся группа, — у него — серьезная причина, чтобы не являться на съемку! Да я из-за съемки опоздал на собственную свадьбу! Если есть дела важнее съемки — лучше не работать в кино!

Сева протянул шефу лист бумаги.

— Что это?

— Заявление.

— Решил общаться со мной при помощи бумажек?

— Могу сказать и устно. — Сева старался говорить спокойно..

— Сделай одолжение...

— Ухожу.

— Бросаешь картину?

— Почему бросаю... сегодня — последний съемочный день.

— А если досъемки?

— У вас есть Певзнер.

— Да, пригрел змею у сердца. — Давыдович опустился в кресло.

— Мне нужно готовиться.

— Поступаешь в институт?

— Да.

— В какой?

— Мой секрет.

— На режиссуру?

Сева кивнул.

— И не просишь меня помочь?

Сева молчал.

Съемочная группа от осветителя до главного оператора ждала его ответа.

— Салагу, — шеф издевательски произнес это словечко морского жаргона, — гордыня заела?

— Попробую сам.

— Ты не поступишь, — Давыдович сощурил глаза, — без моей помощи.

— Ну тогда мне в режиссуре и делать нечего.

— Режиссером может быть каждый, кто не доказал обратного! — Шеф открыл паркеровскую ручку, подписал заявление и протянул листок Севе. — Провалишься, придешь проситься ко мне — не возьму!

За мутным окном тамбура волочились без листвы унылые рощи Подмосковья. На подъеме вагон тряхнуло, и кто-то больно саданул Севу. Он обернулся и увидал спину соседа по тамбуру, а через его плечо — угол газеты с портретом Ефима Давыдовича в траурной рамке. Стучали колеса на стыках...

Другая актриса, никак не похожая на Эллу, кричит в камеру уже снятые прежде реплики:

— Пустите меня к нему! Он должен знать, что о нем кто-то думает! Что кто-то помнит, помнит!

— А почему героиня другая? — шепотом спросил Сева у Зиновия на той же самой съемочной площадке, где происходил последний разговор с Давыдовичем.

— У них теперь все другое! — развел ладони Певзнер, обвешанный мегафонами.

У камеры, рядом с оператором Вадимом, сидели в одинаковых креслах рядышком новые режиссеры.

— Твое мнение? — Низкорослый брюнет — режиссер энергического склада — обратился к своему раздумчивому коллеге с бородкой.

— Думаю, еще дубль...