Ёксель-моксель   ::   Прокопьев Сергей

В весеннем настрое двигался Федор Матвеевич восвояси, с каждым шагом сокращая расстояние до кружки с веселящим душу и другие органы напитком. И вдруг нашему герою похудшело. Под воздействием шестого или седьмого чувства обернулся и… оказался в том поганом состоянии, о котором сказано выше. На него несся семимильными скачками пес. И не пес в нормальном понимании — слон в собачьей шкуре. Только без хобота. Зато пасть как у акулы.

«Испил пивка», — подумал Федор Матвеевич и прижал к сердцу любимый напиток. Как щитом загородил грудь бидоном от кровожадных клыков. Подлетевший на всех парах пес запрыгал в опасной близости от уязвимых частей тела.

— Фу! Фу! — заповторял Федор Матвеевич. Хотя с языка рвалось: «Уйди, тварь безмозглая!»

— Фу! — еле сдерживал эмоции Федор Матвеевич.

Пес и не подумал исполнять фукальный запрет. Но пока не рвал штаны, не впивался в горло. Лишь подпрыгивал, норовя мордой поддеть бидон. Федор Матвеевич едва успевал уворачиваться от жаром пышущей пасти. «Вот же, сука! — думал при этом. Несмотря на кризисность ситуации, успел определить женский пол пса. — Сначала хочешь пиво разлить, потом за меня взяться!»

— Да пошла ты! — в один момент нервы, подорванные вчерашним алкоголем, не выдержали. — Пошла ты на хрен!

В ответ пес резко ткнул обидчика лапами в грудь. Федор Матвеевич, вместе с тесно прижатым к сердцу бидоном, полетел в придорожный сугроб. Однако, падая на спину, так сориентировал в пространстве сосуд, что ни одна капля не выскочила из-под крышки.

Будто горизонтальность поверхности пива отслеживали гироприборы, а их реакцию на толчки и броски мгновенно отрабатывали сервоприводы.

Федор Матвеевич вывернулся из-под собаки и вскочил на ноги. При этом обнаружил в поле зрения хозяйку пса, бегущую к инциденту с классическим криком собачников:

— Не бойтесь! Она не кусается!

Собачница была чуть выше псины. Носик в рыжих, самый шарм, крапинках. Зеленые глазки. Спелыми вишенками губки…

Красота не тронула Федора Матвеевича.

— Завели людоеда — держите при себе! Это ведь ходячий инфаркт!

— Ради Бога, извините! — виноватилась подбежавшая, сдерживая скотину за ошейник.

— А случись на моем месте ребенок или беременная?! Такая кабаниха горло порвет, не успеешь маму позвать.

— Что вы! Гита по жизни очень спокойная. Единственное — от пива шалеет. За 200 метров чует. Любит, не удержать! Хоть каждый день покупай.

— Пиво?! — совершенно другими глазами посмотрел на псину Федор Матвеевич. — Не может быть?!

— Честное слово! И только разливное… На бутылочное или баночное ноль внимания. От разливного дуреет, перед людьми стыдно. И пьет его как сапожник… Извините, пожалуйста…

Женщина потащила пса от соблазнительно пахнущего сосуда.

— Подождите! — крикнул вослед Федор Матвеевич.

Он снял с бидона крышку, ручкой книзу положил на снег, до краев наполнил пивом.

— Пей! — ласково предложил четвероногому коллеге по слабости.

Гита принялась с аппетитом лакать янтарную жидкость.

— Не зря собака — друг человека, — сказал Федор Матвеевич, — понимает, бутылочное — это моча, извините, конская. — Будете? — галантно протянул бидон даме.

— Нет, что вы! — смутилась та.

— Я с вашего позволения…

Федор Матвеевич поднес к пересохшим губам сосуд, омочил горло жадным глотком, а метнув его в заждавшееся нутро, начал не торопясь, со вкусом поглощать чуть горчащий напиток. Надо сказать, язык пса тоже шнырял в крышку бидона без суеты — с чувством, толком и пониманием.

…И еще неизвестно — на небритом лице или на лохматой морде в тот момент было больше блаженства.



ТЕМНЕЧЕНЬКО



— Ой, темнеченько! — стенала Антоновна соседке. — Тимофей кончается. Семый день капелюшечки не ест, пластом лежит. Ой, темнеченько, люблю ведь его как смерть.