По дороге в булочную (Сборник рассказов)   ::   Воронежский Рома

И самолеты порхают вдали.

Надо быстрее, надо смешнее,

надо красивей погибнуть, друзья.

x x x

Я последним пистолетом

молча ткнул себе в лицо.

Но прекрасные котлеты

отвлекли мою беду.

И я бросил бодро на пол

мой двуствольный арбалет.

Потому что жизнь прекрасна.

И особенно в обед.

* * *

Под хохот звезд и их соцветий,

Под шум воды и междометий

Сидел под деревом бизон

И звуки леса слушал он.

Так вот и мы в своей квартире,

Как стрекоза в огромном мире

Сидим и слушаем огонь

Огонь гудит, играй гармонь,

Забросив шапку на затылок

Под носом кудрями он тряс,

В желудке гордо булькал квас,

И ворох стружки и опилок

Вздымался к небу как огонь.

Но слышен лязг зубов и вилок

И слышен крик: "Играй, гармонь!"

И пусть играет, мы с тобой

Дождемся как придет прилив

И выйдем мелкою трусцой

Калитку тихо притворив

ДЕНЬ

И вот я смотрю: ползет ураган,

наклонив над трамваем стройный свой стан.

И с вихрем трамвай уносится вдаль,

а дальше я вижу лишь мусор и шваль.

И ты там стоишь уныло одна.

Какого рожна на такого хрена?

Уныло стоишь как гриб мухомор.

Но тут я почувствовал, будто я вор.

Ведь кажется, было второе апреля.

Свистели метели, сопели капели.

Ураган на трамвай во весь рост налетал.

И, кажется, день я этот украл.

Настал тут момент неприятно неловкий.

Я тупо смотрел себе на кроссовки.

А ты все стояла на дальнем конце

со странной улыбкой на странном лице.

Прошло три часа, и высохли лужи.

И вдруг я подумал: могло быть и хуже!

Подумаешь - день. У нас их не счесть.

А ты мне сказала, что их только шесть.

Скрипели минутные быстрые лодки.

Желтели часы, как давние фотки.

И зябликом - вжик! - пролетел гималай.

Пролетел, как апрель, пролетит и как май.

И будет сирень пахнуть как лень.

Но все же мне жалко украденный день.

Когда ты стояла в бобре и песце

со странной улыбкой на светлом лице.

МАЯТНИК

Долгий маятник качает

Толстым телом золотым

И секунды превращает

В желтовато-бурый дым.

Долгий маятник летает

Над обеденным столом

И секунды превращает

Он в простой металлолом

Долгий маятник копает

За спиной у всех дыру

И секунды превращает

Он во всякую муру

Долгий маятник сжимает

В коробок пространство дней

А секунды убывают

И становятся видней

ЦАРЕУБИЙСТВО

Придут страсти-мордасти,

польется вода в воротник,

осудят нас новые власти,

а я еще к тем не привык.

Наступят часы-изуверы,

воткнется стрела в полость рта,

упрется в тупик чувство меры,

и треснет как бублик мечта.

И выйдет бумажный рабочий,

с резиновым камнем в руке,

царя пенопластом замочит,

исчезнув в своем далеке.

Цветут в палисадниках губки,

летит поролоновый пух,

оскалив кирзовые зубки,

царь испускает свой дух.

И в мыслях хохочет гиена,

и ляжки дрожат холодцом.

Преклоним, товарищ, колено,

пред этим печальным концом.

ТУРHИР

А я ему по чайнику pаз!

А я ему по чайнику хлоп!

А он мне ногой стук!

Hогой по башке хpясь!

А она тут стоит в стоpоне.

И мило так смотpит на нас.

Он мне по печени чпок!

Я ему по чайнику два-с!

И вот уже почки тоpчат.

Отбит кишечник и глаз.

А она стоит в стоpоне.

И мило так смотpит на нас.

А я ему в щеку ногой!

А он мне коленкой в живот!

А я ему в шею как дам!

А он мне туфелькой в pот!

А она стоит в стоpоне.

Чье победит тут копье?

Дpуг дpуга в pебpо сапогом.

Деpемся из-за нее.

* * *

Прошло три долгих, долгих, длинных, длинных года.

Менялась валюта, менялась погода.

Сменяла Танюху Анюта.

Менялись министры и мода.

Светились и погасали светильники и погасальники.

Менялось внутри холодильника.

Ржавело дно умывальника.

Менялись штаны, юбки, галстуки,

менялись майки футбольные.

Была тишина, были залпы, и

бывало щекотно и больно мне.