Признания Адриана Моула   ::   Таунсенд Сью

— Маленький, жирный, один глаз у него был стеклянный, а еще он носил рыжий парик… А теперь проваливай, дай почитать спокойно.

Вернувшись к себе, я обнаружил, что Пандора с мамой завели один из тех тошнотворных разговоров, которыми так увлекаются современные женщины. Они сыпали словечками вроде «нераскрытый», «потенциал» и «идентичность». Пандора стрекотала про «окружающую среду», «социальную экономику» и «шовинизм». Я вынул пижаму из ящика комода, сигнализируя тем самым, что их разговор меня утомил, но ни та ни другая не поняла намека, и мне пришлось переодеться в ванной. Когда я вернулся в комнату, она была полна дыма от французских сигарет, а дамы взахлеб трепались об Общем рынке и относительности каких-то «молочных квот».

Я попытался переждать, наводя порядок на столе и складывая одежду, но они продолжали трещать, сидя по разные стороны на моей кровати, даже когда я улегся в постель. Когда же они добрались до крылатых ракет, я был вынужден вмешаться и попросить всеобщего разоружения, мира и покоя.

К счастью, пес ввязался в драку с шайкой уличных собак и матери пришлось разнимать представителей собачьей породы, орудуя шваброй. Я воспользовался возможностью пообщаться с Пандорой.

— Пока вы с моей матерью болтали о всяких пустяках, я формулировал весьма важные идеи. Я решил встряхнуть все общество.

— Хочешь устроить вечеринку? Новогодний маскарад? — оживилась Пандора.

— Нет! — заорал я. — Я хочу основать политическую партию… ну, скорее, движение. Оно будет называться Движением Моула, членский взнос — 2 фунта в год.

Пандора поинтересовалась, что она получит за два фунта в год.

— Дискуссии на самые волнующие темы, стимуляцию — как творческую, так и разную другую… в общем, много всего, — ответил я.

Она хотела еще о чем-то спросить, но я закрыл глаза и притворился спящим. В моих ушах звучал мерный стук ее тяжелых ботинок, когда она на цыпочках шла к двери и спускалась по лестнице. Вот так родилось Движение Моула.

На следующее утро я проснулся с эпической поэмой в голове, она буквально рвалась из мозгов на волю. Даже не почистив зубы, я сел за стол и принялся лихорадочно писать. Прервался я лишь раз, когда пришел книготорговец. Но я отказался от энциклопедий, которые он пытался мне всучить, и вернулся к столу. Поэма была закончена в 11.35 утра по Гринвичскому времени. Вот она.

А. Моул

ПРИЕМ У НАРОДНЫХ МАСС

Еда дымилась на столе,

Напитки стыли в баре,

Печенье и огурчики

Поэтов поджидали.

Артисты обещали быть,

Флейтисты, трубачи,

А пианисты ехали

С шарлоткой из печи.

Писатели спешили

Из тихих уголков,

Лихие репортеры

Брели среди песков.

Народ стоял навытяжку

Перед гостиной зевом,

Которое влекло к себе,

Как юной девы чрево.

Однако не посмел никто

Переступить порог

Из страха, что обрушится

На них зловредный рок.

Держались. Подустали.

Уселись на полу.

В пословицы-загадки

Затеяли игру.

И песню затянули,

И бодро встали в круг.

Но стихли, засмущавшись:

«Они вот-вот придут».

Актеры, музыканты,

Артисты, и поэты,

И те, что пишут книги

На разные сюжеты,

Под вечер позвонили:

Они не успевают,

У них забот немерено,

С министром выпивают.

Огурчики не схрумканы,

Печенье не раскрошено,

«Шабли» не откупорено,

Пирожное не скушано.

Но массы честно ждали

Сто миллионов дней

И пьесы сочиняли,

Чтоб время шло быстрей.

Бетонный пол холодный

Узором расписали,

Резьбой покрыли двери,

На дудках заиграли.

О вечном ожидании

Сложили песнь сердечную.

Но чу!.. Раздался скрип колес!

Народ, готовься к встрече!

Поэты с журналистами

Толкаются в дверях,

Танцоры и артисты

Примчались впопыхах.