Пауки   ::   Словин Леонид

«Бежать к автомату?! И что сказать?»

Кроме иврита, достаточно приемлемого на иерусалимском рынке, я, правда, довольно сносно владел английским.

«Полиция должна узнать обо всем от меня! Ни от кого другого! Иначе мне не оправдаться!»

Я втащил незнакомца в прихожую.

Другого не оставалось.

Кому приходилось тащить труп, держа под мышки сзади, когда мертвое тело то и дело ускользает, подставляя гибкие безжизненные плети рук, тот меня поймет…

Убитый весил килограмм под девяносто.

Я выглянул на лестничную клетку. Маршем ниже кто-то спускался.

В проеме перил мелькнула черная бархатная шапочка. Кипа.

Человек этот должен был видеть кровь, а может, и труп на пороге квартиры.

Надо было срочно звонить.

Но прежде необходимо было обезопасить себя на случай, если спускавшийся или кто-то из соседней квартиры позвонит в полицию раньше.

Объяснение — будто в квартиру ввалился смертельно раненный незнакомый человек — должно было показаться наивным любому.

Под стойкой, отделявшей кухню от гостиной-салона, лежал фотоаппарат-«мыльница», в нем еще оставалась пленка.

Не раздумывая, я сделал несколько снимков. Мне важно было запечатлеть труп, открытую дверь в коридор, кровь на площадке.

Я ничего не скрывал!..

Лицо убитого я сфотографировал отдельно — в фас и в профиль, по всем правилам опознавательной фотосъемки.

Что я мог еще?

Следующей моей заботой был коридор.

Я схватил валявшуюся в ванной на полу махровую простыню, бросился на лестничную площадку. Кто-то из соседей мог увидеть кровавые пятна и вызвать полицию, посчитав, что убийца, то есть я, сбежал!

Я включил свет в подъезде, осмотрел лестницу. По непонятным причинам кровь оказалась только на моей площадке. Мне не пришлось больше нигде вытирать. Только у собственной двери.

Можно было уходить…

Я захватил карманный русско-ивритский разговорник и телефонную карточку, забыв, что во всем мире связь с полицией предоставляется бесплатно.

Уже уходя, снова нагнулся над трупом.

Тело было еще мягким и теплым. Я нащупал на поясе у убитого кожаную сумку — «напузник». Отдернул «молнию».

Израильское удостоверение личности — «теудат зеут» — лежало в верхнем отделении, я выхватил его, снова задернул «молнию». Сунул удостоверение себе в карман. Полиция могла спросить меня о его личности.

Я не запер дверь.

Я все холодно рассчитал.

Ключ оставил снаружи в замке.

Никто не мог обвинить меня в том, что я запер труп убитого в своей квартире.

«Мне нечего скрывать…»

Мое положение в этой стране и так было в достаточной мере спорным. И вот теперь это…

Телефон-автомат на перекрестке Цомет Пат был занят.

Было три часа пополудни.

Через несколько часов начиналась суббота — «шабат». Движение общественного транспорта прекращалось до следующего вечера.

Какой-то человек пытался войти в закрытый уже ресторан, на вывеске которого под портретом розовощекого официанта шла крупно строчка по-русски:

«При заказе полного ужина — водка без ограничений!»

Накануне мы бродили здесь допоздна с моим из shy;раильским приятелем — Изей Венгером.

Венгер — большелобый, с набрякшими подглазьями, косая сажень в плечах — ходил нелегко. У него болели колени. Семейный врач медицинской кассы определил его болезнь мудрено, но Венгер сам был врачом и знал себя лучше.

Каждый вечер перед сном ему следовало ходить по нескольку часов, чтобы потом сразу свалиться на кровать и заснуть.

—«Он шел на „Одессу“, а вышел к „Пиканти“…» — заметил Венгер, когда мы задержались с ним в очередной раз у перекрестка.

Забытый шлягер советских времен.

На перекрестке Цомет Пат, у автозаправочной станции, находился магазин «Пиканти», а дальше пивной паб, именуемый «Одессой».

— Одного тут не хватает, — Изя вздохнул, — зимней рыбалки.