Рассказы о литературном институте   ::   Белокопытов Александр

Приходится тогда кричать:

- Володя, водку принесли! Вставай скорее, старый черт, а то ведь не достанется, без тебя всю выпьют!

И он тогда только соскочит и глаза разлепит: а вдруг и правда без него всю выпьют? И долго потом спать не ложится... Пока всю водку не выпьет. А если ее не оказалось, так он все равно найдет и выпьет. А институт подождет.

Мы обычно в него только к сессии выбираемся... А что? Мы - такие, долго запрягаем да быстро ездим! Бывало, все экзамены за один день успеваем сдать. И все - на пятаки. Раз, два - и в дамки! А что бодягу-то разводить!

А уж как сдали, значит - каникулы наступили, блаженный отдых. Теперь можно и отдохнуть, расслабиться, а то все пыхтели, грызли науку, а так, если без отдыха, и до смерти можно заучиться. Сгорают же на работе, так и на учебе - запросто можно сгореть. Так что без отдыха - никуда.

МИНАЕВНА

Ox, и славная же у нас старушка Минаевна была! На вахте сидела, студентов пропускала. Живая, шустрая! А самой уж под восемьдесят было. Она среди вахтеров самая почтенная по возрасту была, а значит, и мудрая, я так считаю. Лет двадцать уже работала и все никак не уходила, не желала, нравилось ей со студентами работать. И правильно. Самой стареть некогда.

Сильно она их любила, даже обожала. Идет кто-нибудь домой, несет что-нибудь, а она посмотрит из-под очков подслеповато, улыбнется и спросит хитро:

- Что несешь?

А студент-то покупку спрятал за пазуху, а она все видит, ишь какая глазастая! Помнется он и скажет:

- Да так... конфеток купил... к чаю... - и даст ей конфетку к чаю, может, они потом тоже попьют.

Студенты для нее как своя семья были, она во всех их делах старалась поучаствовать, не смотря на возраст, общественная женщина была. Партийная, так это само собой, но, наверное, она еще всегда и общественную работу вела, чтоб скучно не было. Вот привычка и осталась. А то, когда просто партийный и без общественно-полезной нагрузки, то со скуки подохнешь.

Так она и работала, несмотря на дряхлость и ветхость. У ней со студентами - мир, лад и дружба была.

Уже потом, через годы, выяснится, что любимая Минаевна-то и была главной наушницей и доносчицей, стукачкой, если совсем нехорошим словом сказать. Вот тебе и Минаевна! А студенты-то дураки были, ей и сердечные и житейские тайны поверяли. А она, оказывается, все на ус мотала и куда надо докладывала. Не могла без этого работать, иначе - не интересно, без огонька. А тут - с огоньком! Поэтому и у начальства она особо ценным работником была.

Я, когда мне в руки мое личное дело попало, тоже ее докладную записку обнаружил: куда сходил и сколько чего принес. Но, несмотря на все это, что Минаевна, оказывается, на два фронта работала, я абсолютно ни сколько не стал о ней думать хуже. Ну и пусть, что стучала - постукивала немного, так даже интереснее было жить и учиться. Так что, Бог с ней, с Минаевной! Она человек другой молодости и закалки. Может, молодость и прошла, а закалочка-то осталась... Потом, вроде никто от нее сильно не пострадал.

Хуже было другое, что ведь и некоторые студенты этим занимались: наушничаньем, доносом и стукачеством. Вот это - плохо. И очень, поэтому тем, кто этим занимался, не будет никакой памяти, а в памяти не будет пощады.

ЧИТАЯ ДОСТОЕВСКОГО

Когда я прошел творческий конкурс и приехал поступать в Литинститут, то общежитие едва нашел. Москвы-то совсем не знал! Порядочно кругов навертел, пока добрался, нo - нашел-таки, уткнулся в вывеску. Определили меня в комнату, где жить буду и к экзаменам готовиться. А абитуриенты тогда по четверо жили. Нашел я нужную комнату, постучался, как культурный человек, и отворил... А там уже трое сидят, вперед меня успели!

- Здрасте! - говорю. - О, как вас много... Вообще-то я привык третьим быть, но раз так, можно четвертым буду?

- Проходи, - сказали мне.