Счастливчик Джим   ::   Эмис Кингсли

Это был шофер грузовика, который Уэлч в эту минуту решил обогнать – как раз на крутом изгибе шоссе, обнесенного с двух сторон каменными парапетами. Впереди из-за поворота показался большой автобус. Уэлч слегка сбавил скорость, словно для того, чтобы уже наверняка оказаться затертым между грузовиком и автобусом, и сказал решительно:

– Ну что же, прекрасно, прекрасно. Это, пожалуй, как раз то, что надо.

Прежде чем Диксон успел сжаться в комочек или хотя бы стащить с носа очки, грузовик резко затормозил и исчез из поля зрения. Шофер автобуса – рот у него весьма энергично открывался и закрывался – ухитрился каким-то чудом притиснуть свою огромную машину к парапету, и автомобиль Уэлча с оглушительным грохотом промчался мимо. Диксон, хотя и обрадовался, что остался жив, подумал все же, что смерть Уэлча была бы неплохим завершением их беседы. Когда же Уэлч заговорил снова, эта мысль начала ему импонировать все больше и больше.

– На вашем месте, Диксон, я бы постарался в ближайшее же время напечатать эту статью. То есть, я хочу сказать… Я ведь не являюсь специалистом в этой области и не могу судить. – Он говорил все более торопливо. – Я не могу судить, не правда ли, о ее достоинствах? Ведь если кто-нибудь придет ко мне и спросит: «Какого вы мнения о статье молодого Диксона?» – это будет пока что довольно бесцельным вопросом, поскольку я не могу дать компетентного заключения о научной ценности вашей статьи. А вот если бы она была напечатана в научном журнале, это могло бы… Ведь вы же… Вы же сами не можете судить о ее достоинствах, не так ли?

«Как бы не так!» – подумал Диксон. Он отлично знал цену своей статье, и притом с самых различных точек зрения. С одной стороны, статья его не заслуживала ничего, кроме нескольких крепких и нецензурных словечек; с другой – она была вполне достойным результатом того тупого и чудовищно скучного подбора малозначащих фактов, который ее породил. И, наконец, она целиком отвечала стоявшей перед ним задаче: сгладить «дурное впечатление», которое он успел произвести в университете вообще и на своем факультете в частности. Тем не менее он сказал:

– Нет, конечно, нет, профессор.

– А вы же сами знаете, Фолкнер, какое это будет иметь значение для вас, если окажется, что ваша статья чего-то стоит. Вы меня понимаете, надеюсь?

Невзирая на то, что профессор ухитрился назвать его чужим именем (Фолкнером звали его предшественника), Диксон отлично понял, что именно имеет профессор в виду, и поспешил это подтвердить.

Как же все-таки получилось, что он произвел дурное впечатление? Вероятно, все началось с того, что он нанес небольшое увечье профессору английского языка в первые же дни своего пребывания на факультете. Этот профессор, еще довольно молодой питомец Кембриджа, стоял на ступеньках у входа в университет, когда Диксон вышел из библиотеки и, огибая угол здания, наподдал ногой маленький круглый камешек, валявшийся на тротуаре. Камешек описал дугу ярдов в пятнадцать длиной и, еще находясь в полете, встретил на своем пути колено профессора. Диксон с ужасом и изумлением наблюдал краем глаза за этой сценой. Спасаться бегством было бесполезно – все равно он не успел бы никуда спрятаться. В то мгновение, когда камень пришел в соприкосновение с профессорским коленом, Диксон повернулся к профессору спиной и не спеша зашагал прочь, отчетливо сознавая, однако, что представляет собой единственную видимую простым глазом субстанцию, которая могла привести в движение спокойно лежавший на тротуаре камешек. Оглянувшись через плечо, он увидел, что профессор английского языка, скорчившись, подпрыгивает на одной ноге и смотрит ему вслед.