Жил был нож.   ::   Лосев Егор

А Кирбиш из кармана вылез и кричит:

– Ничего «расписная», к нам в ящик попадешь, мы тебя причешем!

Вот хамло, американское!

Короче, завернули Хозяину эту красотку в бумажку, упаковали в коробку, а коробку Хозяин в сумку положил. Погуляли мы еще между стендами, Хозяин друзей встретил, с какой-то Ганзы и пошли они в буфет, пить пиво.

Тут-то меня и извлекли. Ну, думаю, попал, сейчас начнут мной гвозди строгать. Попрощался со всеми, Кирбиш даже слезу пустил. Сначала мной бутылки открывали, потом воблу резали. На четвертой бутылке, Хозяин заявил, что пятой он горлышко срубит, как какие-то гусары. Дружбаны вокруг радостно заржали, захлопали в ладоши. После первого же удара об бутылку я потерял сознание и на этом все кончилось. Очухался только дома, в ящике. Мотоциклист массировал мне лезвие и приговаривал: Дай дураку нож стеклянный, он и его разобьет.Рядом Беньчики откачивали Кирбиша. Он хоть и здоровый, но против лома нет приема, бутылка и его доконала.

Булатку мы в тот день так и не увидели. Только старик Панский ходил ее точить. Вернулся злой.

– Такая, – говорит, – стерва. Тупая, как открывашка, а гонору, как у Катаны. Только и слышно, я такая растакая, булат класса А, а не какая-нибудь там дамасска подзаборная.

На следующий день Булатку Треугольничиха пользовала, а Хозяин прыгал вокруг и матерился.

– Брей! – кричал.

А Булатка только возмущалась, что она, мол, супер-пупер булат, а не бритва. На третий день Хозяин обнаружил на Булатке пятно ржавчины. Мы думали, он ее убьет. Только Треугольничиха возмущалась.

– Подумаешь, – бреньчала она брусками, – это с каждой женщиной бывает, раз в месяц!

Хозяин рассвирепел, и сослал Булатку в гараж к блатным. Про гараж, я еще не рассказывал. Страшное место. Жили там сплошные уголовники, кто из пилы сделанный, кто из рессоры, напильники всякие, заточенные, с рукоятками изолентой замотанными. Не дай бог к ним попасть, враз отверстие под темляк развальцуют. Так Булатка нам и не досталась. Зря Кирбиш раскатал РКу.

Как-то, вечерком, поперся Хозяин в гости. Меня взял, и швейцарца. Нажрались они, как водится, и давай над нами издеваться. Правда, в этот раз не страшно, только войлок мной резали, да провода какие-то. Обратно ночью потащились. Идем мы, снежок под ногами скрипит, звезды на небе качаются. Я на кармане повис, воздухом дышу. Гляжу, навстречу два урода ползут. Мне они сразу не понравились. И точно:

– Курить есть?

– Нет.

– А в рыло?

Дальше мне не видно было, но, судя по звуку, Хозяин просьбу уважил и в рыло дал. Потом мы в снег полетели. Тут Хозяин меня и вытащил. Я сходу одного по ноге тяп, а там штаны, кальсоны, увяз я, короче. Тогда Хозяин меня тычком воткнул. Это уже лучше пошло, кровянка потекла. Один за ногу держится, верещит, а второй цепь достал и на Хозяина. Что произошло, я не понял, но резанул я его куда-то душевно. Кровь, аж фонтаном брызнула. А где-то рядом сирена, как завоет, и мигалки голубые. А дальше шепот:

– Прости, брат!

И полетел я, а потом в снег упал, провалился. Холодина страшная. Снег во все дыры забился. Мимо пробежал кто-то. Менты кругом топтались, про маньяка рассказывали, который двух подростков порезал и убежал. У меня уж и лезвие примерзло. Все думаю, прощайте, ножи братья, такая моя судьба ножевая, не справедливая.

Пришел я в себя в ящике. Обогрели меня, обтерли. Панский маслом угостил.

– Как так, – спрашиваю, – я же в снегу замерз. Хозяин меня бросил.

А Мотоциклист на швейцарца кивает:

– Его, благодари. Это он шухер поднял. Сначала ключи подговорил, чтоб Хозяину дверь не открывали. Потом нам рассказал. Мы в ящике забаррикадировались. Хозяин ломился, ломился. Алик его даже за палец цапнул. Потом мы ему ультиматум нацарапали. А Хозяин понял, взял Кирбиша, швейцарца с фонариком и ушел. Через час тебя принес, замороженного, а сам плачет:

– Простите меня, ножики, больше никогда так не буду.