Первый к бою готов!   ::   Самаров Сергей

Она думает, наверное, что я эти деньги печатаю… Это чечены и поляки фальшивые деньги печатают – пусть к ним и обращается, а я их своим горбом, как говорится, зарабатываю. Под пулей постоянно, если честно сказать, хожу… И она думает, что я, как курица на дороге, напуган и вечно терпеть ее буду… А мне уже – вот так! – надоело терпеть, чесс-слово… Не понимает, коза драная, чем это кончиться может… Если только я Онуфрию скажу, что эта стерва так на нас катит, она дня не проживет, до туалета добежать не успеет, чтобы в унитазе утопиться… Да я и сам бы мог с ней разобраться, а что… Одно меня останавливает – куда потом дочку девать… При моей полукочевой жизни и ей одна морока, и ей не в радость такой папа, и мне – тормоза на полной скорости… К родителям разве что, в деревню… Так те сами еле-еле концы с концами сводят, да и то с моей помощью… Финансовой… Сейчас от старой деревни ничего не осталось, ни людей, ни работы – постаралась власть деревню вконец споить и сгнобить…

Я самых-то серьезных перемен не застал. В армию ушел, колхоз еще как-то жил, и работа у людей была. Потом, как мне рассказывали, председатель с главбушкой взяли на колхоз многомиллионный кредит, и больше в деревне их не видели… И денег тоже… В те времена, в середине девяностых, это было почти нормой… И никого, говорят, не искали, а если и находили, то только случайно… А потом в колхозе вообще все развалилось… И фермы все за долги отдали, а потом их потихоньку сами же на кирпичи и растащили… А чего, обычное дело, чесс-слово… Как народ теперь выживает, кто там остался, ума не приложу… Если где работу находят, то втроем получают столько, сколько я один в день пропиваю… Если без настроения… А под настроение – на день мне не хватит…

Так что к родителям дочь нельзя. Да и в школу ей скоро. А в деревне своей школы теперь нет, в соседнюю за шестнадцать километров на автобусе возят. Что это за учеба… Пусть в Москве уж лучше, хоть и со свиньей-копилкой… Одна эта мысль меня и сдерживает… Чесс-слово… Хотя иногда хочется пистолет к ее узкому лбу приставить и заставить жирные щеки подрожать… Чтоб припугнуть, так и сделаю, наверно… Не люблю беспредельщиков, а «свинья-копилка» из них… Меры, шантажистка, не знает… И это надо пресекать… Давно уже пора пресекать, чтобы дальше хуже не стало… И в более серьезных случаях пресекают… И мне самому доводилось это делать…

* * *



…Я хорошо помню, как мы с Онуфрием в случае с чеченами беспредел пресекли… Тогда, в плену… И все нам с рук сошло… Работа была по высшему классу! Я, кстати, надумал… Онуфрий по молодости лет в бега думал удариться и меня уговаривал… А это тогда бесполезно было… Собаками бы затравили… Догнали бы и затравили… От людей убежишь, а от собаки – нет…

Обычно их четверо нас двоих выводило… На расстрел… Знали уже, что мы радисты-напарники… Потому и выводили одновременно… И могилы мы одновременно копали… Вроде бы как себе… Но мы быстро поняли, что не себе…

С тех пор как нас перевезли из горного села куда-то в сторону, держали нас уже не в сыром зиндане, а в бывшем военном городке, в каких-то сараях. По несколько человек в каждом… Всех вместе держать считали опасным. Офицеров вообще в сараях не было. Даже не знали тогда, куда их угнали. Потом уже сказали, что на гарнизонной гауптвахте после бомбардировки только одна комната сохранилась. Там офицеров и закрыли… А нас в одном сарае с Онуфрием… Часовых у сараев не держали, только по периметру городка, но далеко друг от друга – вообще непонятно, для чего часовые там… Война тогда только началась, наши завязли где-то в самом начале, до настоящих гор не добравшись, а мы в горах были… В зимних горах… Кто знает, что это такое, поймет… И поймет, что бежать оттуда бесполезно… Онуфрий, кстати, думал о побеге постоянно.