Пес, который боролся за свои права   ::   Конант Сьюзан

Рауди то ли услышал шум мотора и нюхом учуял прибытие новой собаки, то ли подумал, что я собираюсь вывести его на прогулку, — не знаю, но он с таким радостным энтузиазмом стал прыгать перед дверью, что я схватила поводок — около дюжины поводков висело у двери на крючках — и взяла его с собой. На Эпплтон-стрит остановился «мерседес» цвета бургундского, под стать окрасу ирландского сеттера. Из него вышли Шейн и Винди.

— Добро пожаловать! — крикнула я. Так-то. Ничего удивительного, что он в меня втюрился.

— Холли Винтер! — громко сказал он. — И Рауди, чудо-собака.

В его голосе так и слышались заглавные буквы. Некоторые парни и вправду умеют охмурять девушек.

Этот был неглуп. И далеко не уродлив. И хоть ему было едва за тридцать, в нем не было и намека на ленивое ребячество Стива. Он был худее Стива, который всегда казался мне скорее сухощавым, чем худым, но слабым отнюдь не выглядел. Карие глаза и светлые волосы — эффектное сочетание. Но я подумала, что даже при этом его нельзя назвать по-настоящему красивым. Его лицо было не просто красиво: асимметричное, худое, с широкими скулами. Он был одет в дорогую кожаную авиационную куртку и белый свитер с высоким воротом. Кажется, кашемировый. Я не подбегала и не проверяла на ощупь. Рауди был рад встрече с Винди нисколько не меньше, чем я встрече с Шейном, хоть она и была стерилизована, как сообщил мне Шейн в ответ на мой вопрос. Старая такса Риты, Граучо, не кастрирован, как и мой Рауди — иначе он не мог бы участвовать в соревнованиях по экстерьеру, — и я не могу держать в своем доме нестерилизованную суку. Впрочем, взаимное влечение у собак иногда означает обыкновенную дружбу, отчего, похоже, Рауди и поднял такой шум. Раз в три-четыре месяца Рауди лает как нормальная собака: «Гав-ав-ав!» Знаю я и как он ворчит, рычит, воет, повизгивает. Но в основном он разговаривает на тот же манер, как разговаривал с Винди или рассказывал о ней: «Ву-у-у, ах! Ву-у-у-у! Ву-у-у-у-у!» Я к этому привыкла. С глазу на глаз я ему отвечала. Поскольку Шейн был достаточно осведомлен и распознал в Рауди аляскинскую лайку, то он, наверное, и раньше слышал наши беседы. Но он смеялся, так же как суетившиеся около фургона люди, которые, открыв заднюю дверцу, выгружали большой, обитый белой кожей диван футов семи в длину. Кожа не была изжевана, и ее белизну не нарушал ни один красный волосок. Нужна немалая смелость, чтобы иметь одновременно ирландского сеттера и белый кожаный диван.

«Мерседес». Диван. Дэвид Шейн подороже своей квартплаты. И я подумала: пожалуй, сразу и не скажешь, кто из них более чистых кровей — Дэвид Шейн или его ирландский сеттер.



Глава 4

— Ну и что же это такое? Неужели ты думал, что я не узнаю, кто это натворил? — Я трясла перед носом Рауди горстью банановой кожуры. — Кроме нас с тобой, приятель, здесь никого нет. Или ты решил, что я подумаю, будто сама съела бананы и бросила кожуру под стол?

Это было в среду утром. Я дважды обежала с ним Фреш-Понд и изрядно утомилась. Пока я принимала душ, Рауди стащил на кухне бананы, съел их и спрятался, разыграв святую невинность. Я нашла его у себя в спальне: он свернулся калачиком в эркере, где в один прекрасный день должен появиться приоконный диван.

— Я знаю, кто это сделал, — сказала я, тряся перед его носом банановой кожурой. Банановая кожура и без того склизкая, а эта к тому же была в собачьей слюне. — Ты очень плохой мальчик.

На его физиономии застыло выражение безвинной жертвы; даже не соизволив поднять голову, он в упор смотрел на меня, словно спрашивая, о чем это я. Однако уши у него были опущены. Рауди отлично знал, что значит «плохой мальчик». Он уже слышал такое.

— Больше так не делай, — сказала я, выразительно подчеркивая каждое слово. — Будь хорошим мальчиком.

Эти слова он тоже знал. Я почесала его за ухом.