Буря страсти   ::   Паркер Лаура

Как еще объяснить потерю связи с действительностью?

Он закрыл глаза, чтобы успокоиться. А когда открыл на было темно везде… кроме того места, где стояла она.

Чувственная, как Венера Боттичелли, поднимающаяся из морской пены, она трепетала подобно пламени. Краем глаза он видел, как оживший образ истинной женственности танцует в лунном свете.

— Так молод, так красив. Творишь ты без усилий, движешься к вершине, не ведая, как могут жизнь испортит происки врагов!

Потрясенный обвинением, Квинлан повернулся в сторону незнакомки, но она уже исчезла.

На щеку Квинлана упала ледяная капля, и он, вздрогнув поднял голову. Следующая капля упала на руку, которая служила ему подушкой. Он посмотрел вверх, но вместо синего тосканского неба увидел серую влажную ткань.

Находился он не в Италии, а в промокшей насквозь палатке в расположении английских войск. Он не путешествовав по Италии в поисках вдохновения, а готовился к сражению на бельгийской земле.

Здесь не было ни незнакомки, ни теплого солнца, ни любви… только непролазная грязь, неудобства и уверенности в том, что военные действия возобновятся.

Ему приснился сон, тот же сон, что снился в течение последних месяцев. Что преследует его — муза или угрызения совести? Он рассмеялся. Вот озорница! Прекрасная героиня его сна осмелилась процитировать его литературного соперника — лорда Байрона.

Квинлан оглядел походный письменный стол. Когда сон сморил его, он заснул на результате семичасовой работы, так и не увенчавшейся успехом. Он сочинял письмо. Несколько капель упали на лист и размыли чернила. Промокнув эти бледно-голубые слезы, он перечитал письмо и обнаружил, что получилось довольно неплохо.

«Любимая жена!

Ты права в том, что удивляешься моему молчанию. Тебе кажется, что это как-то связано с тобой. Уверяю тебя, ты, нежнейшая из женщин, тут ни при чем. Тревога, которая тяжелым бременем лежит на моем сердце и побуждает меня к молчанию, плод моих размышлений. Сегодня, готовясь к битве, я ощущаю дыхание смерти и верю, что скоро исчезну из мира живых. Так позволь мне побыстрее перейти к делу, иначе решимость покинет меня.

Несмотря на все признаки обратного, верь, что это правда. За всю свою жалкую жизнь я не любил никого, кроме тебя!

Будь я мудрее, я бы не колебался. Будь я великодушнее, я бы поставил во главу угла твое счастье. Будь я менее эгоистичен, я бы заставил тебя искать счастье в другом месте. Но будь я не таким, какой есть, я бы все равно не смог любить тебя сильнее.

Как короток наш союз! Как долги годы разлуки! Неужели я слишком долго умалчивал об этом? Неужели лишил нас шанса на счастье? Подобное предположение приводит меня в смятение, меня охватывает стыд. Умоляю тебя простить своего безмозглого мужа, которому мешает излишняя гордость.

Не грусти по мне. Постарайся обрести счастье с другим. Благословляю тебя, ненаглядная моя. И верь: останься я жив, ты бы никогда не пожалела о том, что стала моей женой.

Твой верный муж».

Переписав письмо на сухой лист бумаги, Квинлан откинулся на плетеную спинку складного кресла. Его красиво очерченные губы тронула удовлетворенная улыбка. Впервые в жизни пришлось объясняться в любви от лица умирающего!

Если бы он описывал подобную ситуацию в пьесе или в поэме, он бы придал фразам большую эмоциональную окраску и снабдил бы текст ссылками на неотвратимость судьбы. Но в данном случае он писал не для театра. Он сочинил письмо по просьбе друга, Рейфа Хиллфорда.

В последние месяцы служебные обязанности в полку не отнимали у Квинлана много времени, но лишали его вдохновения и пищи для воображения. Применение своему писательскому таланту он нашел совершенно случайно.