Дракон и роза   ::   Джеллис Роберта

Неужели он не сможет доставить ей этим удовольствие, если так часто он даже не принимал ее во внимание? Хорошо, он сможет!

С большим облегчением Генрих взглянул на кипу биллей, подготовленных к сессии парламента, которая должна была начаться через четыре дня. Он просматривал их, делая на полях пометки с поправками и комментариями своим аккуратным почерком, пока не настало время обеда. Элизабет сидела рядом с ним, необыкновенно красивая и в хорошем настроении, но время и место не подходили для рассмотрения данного предмета. Генрих с удовольствием выслушал ее домашние анекдоты, от всего сердца посмеялся над проделками шустрого Чарльза Брэндона и почти осознанными действиями своего сына, которые, казалось, были более разумными, чем бурное поведение малыша Брэндона.

– Я бы хотела, чтобы этот проклятый парламент уже закрылся, – неожиданно сказала Элизабет.

– Почему? – удивленно спросил Генрих.

– Потому что ты выглядишь таким уставшим, и ты работаешь больше, чем даже во время сессии. Я не знаю, как ты можешь читать все эти скучные, бесконечные аргументы и билли.

– Они могут быть бесконечными, но я не нахожу их скучными.

– Ты говоришь так, потому что решил ко всему приложить свою руку. Почему бы тебе, по крайней мере, не прийти послушать сегодня вечером немного музыки? Я встретила ребенка, который играет на флейте, как ангел.

Уже готовый согласиться, Генрих подумал о Динхэме, Ловелле, Эджкомбе, Мортоне и всех остальных, которые предложили билли, а теперь ждали от него замечаний, чтобы внести окончательные поправки.

– Я не могу, Бесс. После того, как откроется сессия, возможно, я буду более свободен.

– Ты говоришь, как будто ты заключенный, а не король.

– Король есть своего рода заключенный, если он хороший король. Но не сочувствуй мне понапрасну, Бесс. Я обожаю свое заключение. – Он поцеловал ее в щеку и поднялся. – Я приду вечером, как всегда.

После обеда Генрих увиделся с французским послом, который вызвал у него несварение желудка, и затем с посланником Максимилиана, который вызвал у него приступ желчи. Ко времени возвращения в свой кабинет он был уже более чем готов согласиться на увеличение ассигнований на обновление и усиление оборонительных сооружений Кале и Берика. Теплое чувство удовлетворения, которое он испытывал от того, что отбросил свои амбиции ради удовольствия Элизабет, исчезло. Он решил короновать ее и будет тверд по отношению к своему решению, но он не чувствовал воодушевления. Когда Генрих дважды просмотрел предоставленный Динхэмом билль о стабилизации денег и не понял ни одного слова, то обругал преданного ему казначея идиотом. Но когда то же самое произошло с письмом от Фокса, который вел в Шотландии очень деликатные и сложные переговоры, то он начал подозревать, что в этом повинен он сам, а не его министры. Генрих подумал, не присоединиться ли ему к своим вельможам. Он знал, что в таком настроении он просто заставит их чувствовать себя неловко, но это бы не остановило его, если бы он думал, что, набросившись на них, почувствует себя лучше. Было как слишком поздно, так и слишком рано, чтобы идти к Элизабет, поэтому он переоделся в халат и комнатные туфли и сел, чтобы протянуть время, занявшись делом, не требующим мысленных усилий. Взгляд, брошенный на стол, сразу же решил эту проблему. Он сможет проверить счета личных расходов Элизабет.

Двадцать минут спустя Генрих внезапно ворвался в спальню своей жены, которая расчесывала перед сном волосы.

– Элизабет, что, черт возьми, это значит? – спросил он, тыча ей под нос страницу расчетной книжки.

Она повернула голову.

– Моя расчетная книжка, – озорно ответила она.

– Убирайтесь, – прорычал Генрих, и дамы выбежали. Он потряс книжкой перед лицом Элизабет. – Эти статьи расходов.