Древнее проклятие (Грешный и влюбленный)   ::   Додд Кристина

Всю свою жизнь мне суждено прожить в неуверенности, но — будь оно проклято! — зато какой вкус у каждого нового шага, у каждого нового мига! — Опустившись на корточки, он взял ее за плечи и нежно притянул к себе.

Она плакала, теперь она наконец плакала! И Ранд, вспомнив слова Нанны, стал внушать ей:

— Плачь о тех парнях, которых тебе не удалось спасти. Скорби о них. Плачь и о себе тоже, обо всей той детской невинности, которой тебе пришлось пожертвовать на том суровом поле битвы. А потом отпусти их. Пусть спокойно летят себе к звездам. Отпусти их всех — И Арнолда тоже. Пусть они мерцают тебе с небес. Им вовсе незачем мучить тебя кошмарами, Силван. Им хочется уйти.

Слезы уже не навертывались ей на глаза, и даже не капали, нет, они превратились в ручей, в поток, обернулись сущим потопом, а Ранд обнял ее и заботливо укутал пледом. Его сорочка стала мокрой, он отдал ей свой носовой платок, но не уговаривал ее, не утешал, молча давая ей возможность выплакаться. А когда всхлипывания стали слабеть, он осторожно спросил:

— Силван, а ты думаешь хоть иногда про тех, кому ты помогала и помогла? Пусть они хромают, но ведь ходят. Пусть они не видят, но Дара речи и слуха они не лишены. Вспоминаешь ли ты их?

— Д-д.., да. — Ее голос срывался.

— Правда?

— Пробую.

— Помнишь Хоторна и Сагана? Помнишь, как они охраняли тебя на вечеринке в доме леди Катрин?

— Они были очень милы.

— Милы? — Ранд фыркнул. — Они бы меня убили, если бы ты их о том попросила.

Она тряхнула головой и засмеялась.

— А я подумывала об этом.

— Ох, какая ты кровожадная! — Ранд нежно сжал ее пальцы. — Остается только радоваться, что ты их все-таки об этом не попросила. — Подняв голову, он поцеловал ее в ухо. — Я слышал, что тебе Нанна говорила вечером. Она тебе благодарна за то, что видит, как подрастают ее дети. А ты представляешь хоть, как благодарны ее дети? Ведь она осталась с ними.

— Наверно. — Но напряжение не оставляло ее. Видно было, что Силван хочет задать еще какой-то очень важный для себя вопрос, но никак не решится. — Ты меня винишь во всех этих смертях?

Этого уж он, честно, не ожидал услышать и по-настоящему вышел из себя.

— Чего это ради Я буду винить тебя?

— Те дамы из высшего общества так сильно меня презирали, что я и не надеялась когда-либо смыть кровь со своих рук.

— Какая же ты дура, Силван Майлз Малкин. — Он поднес к губам ее ладони и поцеловал каждый пальчик на каждой руке. — А тебе ведомо, что всякая новая герцогиня Клэрмонтская держится предания, восходящего к Джоселин, к первой герцогине?

Она робко подняла на него глаза:

— Что еще за предание?

— У Джоселин был такой ум и такая душа, что она вдохновляла на вечную любовь всякого, кто встречался с ней. Даже гордый неистовый Радолф не смог устоять перед ее чарами и поклялся быть верным ей и в жизни и в смерти. — Ранд крепко обнял Силван. — Останься со мной, слышишь? И ежеутренне прикасайся ко мне своими исцеляющими руками. С тобой я ничего не боюсь.

Она вглядывалась в него, пытаясь увидать правду, скрытую в его словах, но ничего у нее не выходило. Ведь правду не увидишь, ее только почувствовать можно, кожей ощутить. Но зато она видела перед собой живого человека и ощущала его красоту и силу, чуткость его души и цельность характера. Это был Ранд. Ранд, который вернул ее самой себе.

Она не выдержала и улыбнулась.

— Я прикоснусь к тебе утром, если ты удержишь меня в ночи.

— Обещаю, — пылко сказал он. — По твоему повелению, моя герцогиня, я сдвину с места и небеса и землю.

* Призрачное свечение, еле уловимое дуновение и голос:

— Когда ты вернешься домой, Радолф?

Он столько времени не слышал этот голос, но сразу же узнал его.