Джунгли страсти   ::   Барнет Джилл

Каждая девчушка произнесла свое первое слово в десять месяцев и потом уже говорила не переставая.

Саманта, старшенькая, унаследовала от отца сильный квадратный подбородок, решительный характер и выносливость. Она могла перегнать и перехитрить любого мальчишку в округе, а главное – победить в любой драке, чем ее отец втайне гордился. Энни передвигалась неторопливо, как южная красавица, мечтала стать великой актрисой и всегда одевалась в розовое. Присцилла любила животных и завела целый зверинец, отчего в доме царил кавардак. У нее были две собаки, кошка, попугай, четыре хомяка, три золотые рыбки, шестнадцать тропических рыбок гуппи, две черепахи, три лягушки и ее любимица – двенадцатилетняя, пожирающая арахис, храпящая во сне майна, птица из семейства скворцов, по имени Медуза, которая судачила об остальных пятерых сестрах.

Абигайль отличалась спокойным покладистым характером. Хотя не проходило и недели, чтобы она не поскользнулась, не опрокинула что-то или не сломала. Совсем недавно она умудрилась застрять между этажами в кухонном лифте для подносов. Сэм целый час освобождал ее оттуда. Джессамин была маленькой болтушкой. Она выстреливала вопросы, как пули из револьвера, но в этом году к Рождеству она уже научилась складывать числа, а ведь ей всего четыре. Сэм научил ее сложению, используя горелую рождественскую выпечку ее мамы.

Самой младшей, но отнюдь не самой тихой, была малышка Лили. Вот уж кто умел кричать. Вся округа знала, когда просыпалась Лилиан Грейс Форестер. Ее отец клялся, что слышит ее крик даже в своем кабинете военного советника в здании Законодательного собрания штата Виргиния.

Но в рождественский вечер 1906 года в доме было относительно тихо.

Сэм подобрал журнал со своего любимого кожаного кресла и уселся, а журнал бросил на столик рядом с собой. Откинувшись на спинку, расправил затекшие плечи, затем сомкнул пальцы на затылке и уставился на мерцающие свечи, зажженные на высоченной елке. Он не понимал, почему женщины любого возраста обязательно должны иметь огромнейшую ель. Самая тихая минута на прошлой неделе наступила тогда, когда он предложил украсить маленькую елочку и установить ее на столе. Шесть пар голубых глаз уставились на него так, словно он только что позволил себе богохульство.

Огромная ель возвышалась на десять футов, укрепленная на тяжелой каменной ступе, которую Сэм наполнил песком и водой. Лолли минут пятнадцать спорила с ним, когда он укреплял ель. Ему и теперь казалось, что дерево дает крен влево.

Они украсили ель сверкающими картонными фигурками животных и безделушками, выписанными из Германии, которые его жена называла дрезденским фарфором. Были там и полосатые карамельные палочки, перевязанные розовыми ленточками, и кружевные веера, и дутые стеклянные сосульки в блестках. В золоченых клетках сидели певчие птички, которые начинали распевать свои песни, стоило кому-нибудь завести пружинку, к досаде и раздражению отца семейства.

Сэм похлопал по карману. Он стащил заводной ключ.

Среди серебряной и золотой мишуры висели стеклянные сказочные фигурки и ангелы, а несколько рогов изобилия из блестящей бумаги, которые он с Лолли заполнил конфетами, были уже пусты. На вершине ели был большой фарфоровый ангел, и то тут, то там среди отяжелевших ветвей покачивались пряничные человечки.

Вчера поздно ночью, заперев массивные двери гостиной, родители разложили все подарки, заполнили чулочки и зажгли свечи, а потом Сэм долго и пылко занимался любовью со своей женой при свете свечей. За эти годы выходец с Куинси-стрит научился любить Рождество.

Он посмотрел на Лолли, которая сидела на полу и играла с дочерьми в шарики. За прошедшие годы она почти не изменилась. Правда, чуть пополнела после рождения детей, но только в груди, что его вполне устраивало.